Топот чьих-то ног вернул ему надежду. Кто-то его услышал! Это была жена… он уловил запах розового масла, которым она злоупотребляла.
Ислам-Али открыл глаза и проснулся, на сей раз по-настоящему.
– Что… где я…
– Дома… лежишь в своей постели, – тоном, каким разговаривают с тяжело больными, произнесла она. – У тебя была нервная горячка. Доктор уехал час назад. Он уверил нас, что опасность миновала, и ты поправишься.
Старик едва шевелил языком:
– И давно… я… хвораю?
– Ты слег в тот же вечер, когда приехал Камиль. Мы с ног сбились, выхаживая тебя…
Невыразимо приятно было слышать ее голос и густой аромат розового масла, исходящий от ее волос.
– Позови… Камиля…
– Ну, вот… уже командуешь. Значит, все хорошо.
– Где… Камиль?
– Поехал закупать товар. К обеду будет…
Москва. Наше время
Лера пришла в себя от резкого запаха аммиака. Она полулежала на заднем сиденье автомобиля, перед лицом белела вата, смоченная нашатырем. У Леры першило в горле, слезились глаза. Она вяло оттолкнула руку с ватой.
– Ну, слава богу… – с облегчением произнес хриплый басок. – Я уж собирался «Скорую» вызывать.
Сознание Леры медленно прояснялось. И голос, и лицо похитителя показались ей знакомыми. Накатила новая волна страха, сердце заколотилось. Ее же похитили! Насильно запихали в машину и куда-то везут. Или уже привезли?
– Не убивайте м-меня… – с трудом вымолвила она.
Язык не слушался, тело словно оцепенело.
– Ты даешь, подруга? Это же я, Семен! Забыла?
Она сообразила, что машина стоит на месте. Ни качки, ни характерного шума двигателя не ощущалось. Да и за рулем, кажется, никого. Только частое однообразное постукивание у нее в ушах, – наверное, от дурноты.
– Неужели, я так сильно изменился?
В салоне было полутемно, тускло горела лампочка, но освещения хватало, чтобы разглядеть похитителя. Черные волосы, красивый рот… В ее уме шевельнулась догадка.
– Марцевич, ты?
– Я! Конечно, я! – обрадовался он. – Очухалась? Донес до машины, гляжу – ты в обмороке. У меня душа в пятки! Ты, часом, не беременна?
Она помотала головой. В груди зрел вулкан возмущения. Идиот! Она успела подзабыть его дурацкую привычку: налететь, схватить на руки, потащить куда-то…
– Ты меня напугал до смерти! Я подумала…
Она осеклась. Не говорить же ему, что она подумала?
Марцевич, видимо, огорчился. Улыбка сбежала с его красных, как у девушки, губ.