— А-а-а, да, помню. Нет, не передумал. Когда вы хотите этим
заняться? Сегодня было бы очень удобно. Я дома целый день один.
Если сможете подойти ко мне, мы можем спокойно всё обдумать.
— Что обдумать, Саша?
— Ну как же... Новому человеку потребуются новые документы.
Здесь нужно многое продумать. Я в этом мог бы вам помочь. Но
давайте лучше поговорим об этом при встрече? Сможете вы подойти ко
мне? Или будет лучше, если я к вам приду?
— Нет, ко мне будет неудобно. И далеко это. Я живу в Шанхае. Я
тебе звоню из Дворца пионеров. Говори адрес.
Она пришла через двадцать минут. К этому времени я уже знал, с
чего нужно начинать. Помог ей раздеться и пригласил в комнату.
Элеонора Генриховна огляделась и спросила:
— А где твоя мама?
— В командировке на Чукотке. Она там пробудет ещё примерно с
неделю. Хотите чаю?
Элеонора Генриховна перевела взгляд на меня и улыбнулась:
— Чаю? Да, было бы неплохо...
Я пошёл поставить чайник, и она пошла следом за мной. Наблюдая
за тем, как я готовлю для неё чай, она спросила:
— Мама оставила тебя одного?
Я усмехнулся:
— Элеонора Генриховна, вы забыли, что я не вполне обычный
мальчик. Кроме того, обо мне есть кому позаботиться. Вы с сахаром
пьёте?
— Нет, без...
Мы прошли в комнату и уселись рядом на диване. Я начал:
— Я не напрасно затеял разговор о новых документах. Если вы и
впрямь решились начать новую жизнь, то будете выглядеть примерно
вот так...
Произнеся это, я открыл большое окно на всю противоположную
стену. Окно в 1939 год. Элеоноре Генриховне было в ту пору 23 года.
Я захватил тот момент, когда она стояла возле круглого стола под
красным абажуром в просторной комнате... Был вечер. Она была одета
в светлое платье в мелкий синий горошек. Туго завязанный поясок
подчёркивал её осиную талию. Она держала в руках коробочку с
печеньем и смотрела на свою мать, сидевшую за большим, круглым
столом, покрытым светлой скатертью. Лица матери не было видно.
Только затылок с тяжёлым узлом вьющихся волос с сильной
проседью...
Элеонора Генриховна легонько вскрикнула, зажала себе рот рукой
и, не отрывая взгляда от открывшейся картины, поднялась с дивана.
На негнущихся ногах, она медленно подошла к стене. Обернувшись ко
мне, прошептала:
— Мама... живая...
Я кивнул и немного невпопад ответил:
— Да, такими вы были в 39-м году. Вам тогда было 23 года. Именно
к этому возрасту я и хочу вас вернуть. Что-то не так?