В гостинице непрезентабельной шло торжество,
Собрата Тигрова актеры отмечали юбилей.
Их брат-актер необыкновенным слыл божеством,
От лобызаний и речей цветистых алкал елей.
Любовник первый не был весьма оригинален,
Сначала юбиляра восхвалял, братву свою пленяя,
Затем посетовал, что мир, мол, материален,
Но если б не было искусства, земля б была пустыня.
И завершил свой длинный монолог, глядя в окно,
Грозя туда кому-то своим мощным кулаком:
«Потомству нашему лишь оценить его дано,
А не людям, живущим алчно, с золотым тельцом!».
И смолк торжественно он с этими словами.
Актеры-други рявкнули «Ура!».
Альбом ему он преподнес, да с литерами,
Друзья все ринулись поздравить юбиляра.
Наш трагик обнял крепко всех, его почтивших,
И быстро опустившись в кресло,
стал рассматривать альбом,
Но не увидел лиц он, вместе с ним служивших,
Ведь фото делал человек, владевший плохо ремеслом.
А под мясное блюдо дерзал другой простак-актер,
Он соизволил даже прочитать ему мораль,
Сказав, что юбиляр имеет сволочной характер
И потому ему его, хлюста, безумно жаль.
Затем поднялся, плача, со словами сам Тигров,
Свой носовой платок в руках терзая, как вражину,
Свою известность лихо возвещая всей дружине
И потрясая пачкою гостиничных счетов.
И тут он не преминул высказаться об интригах гнусных,
В которых жертвою невинной падал часто.
Вошедший театра антрепренер, учуяв запах вкусный,
Прервал его угрозы быстро, сладострастно.
Поздравив юбиляра со счастливым днем
И сам шутя заметив, что знал его давно
Он опустился тут же выпить за столом,
Хоть не платил за угощение и вино.
Тигров утер слезу – продолжил выступленье,
По разрешению актеров приглашенных,
И тут он начал свой обстрел и наступленье,
На палачей искусства, им провозглашенных.
Тут антрепренер с ним совсем не согласился,
Сказав, что он сейчас нам выдал нагло колкость.
И тонко ощущая за сие неловкость,
И, не поев гуся с капустой, удалился.
Но на пути своем успел съязвить большой офит,
Что кресло это юбиляру нужно возвратить,
А то ведь завтра на спектакле «Гамлетова страсть»
На чем же император Клавдий будет восседать?
И юбиляр тут завопил, как гамадрил,
Так трагик наш от горя сойкой слезы лил: