И продолжалось это до ночи двадцать четвертого ноября две тысячи сорок четвертого года.
– Матвей! – обеспокоенно позвала спящего мужа Джен. – Матвей! – Она аккуратно поднялась, придерживая живот, и направилась к выключателю света, отмахиваясь от висящей над кроватью Луны.
– В чем дело? – послышался обеспокоенный голос позади.
Джен включила свет и снова, так же аккуратно ступая, вернулась к кровати.
– Кажется, начинается. Посиди со мной, вдруг придется срочно в больницу ехать.
– Может, сразу поедем? – забеспокоился тут же парень.
– Нет. Давай немного подождем, – попросила Джен, прислушиваясь к своим ощущениям и придвигаясь ближе к мужу. Он обнял ее за плечи и опустил ладонь на живот. Малыш знакомо пинался, а при прикосновении практически затих.
Так в страхе перед родами они просидели несколько часов, прежде чем Джен все-таки скомандовала выдвижение в больницу после того, как при очередной схватке у нее вспыхнули огнем кончики волос, чего не случалось за всю беременность. Матвей напугался не меньше жены и даже не заметил, что сам обжегся, когда это случилось.
Ехать решили на машине, чтобы лишний раз не тревожить силу девушки порталами или перемещениями. А сила тем временем продолжала себя то и дело проявлять при очередной схватке.
– Только не это, – чуть не рыдая, выла Джен, сжимая кулаки и чувствуя, как вслед за схваткой вспыхивают ступни. Она всеми силами пыталась подавить в себе огонь, но на это уходило еще больше усилий, чем на то, чтобы справиться с нарастающей болью. – Матвей, перетяни мою силу на себя! – отчаянно молила она, чувствуя, как с каждой вспышкой собственных конечностей ребенок начинает шевелиться особенно интенсивно, будто от боли.
– Я пытаюсь, – вдавливая педаль газа в пол, прорычал Покровский. Если всю беременность ему с переменным успехом, но удавалось перетягивать на себя опасную силу девушки, то сейчас она ни в какую не хотела покидать тело хозяйки, а будто даже, наоборот, хотела заполучить ее в полную власть.
– Быстрее! – Джен вскрикнула от новой вспышки боли и не заметила, как от ее ладоней, сжимающих кресло автомобиля, обуглилась обивка.
Роды для Джен стали еще большей пыткой, чем вся беременность. Ее сразу отправили на операцию кесарева сечения, но стоило врачу прикоснуться к ней ножом, как надрез вспыхнул огнем, затягиваясь, а ребенок совсем перестал шевелиться. И после этого Джен пришлось пережить настоящий ужас, когда она сама рожала, казалось, целую вечность, не зная, жив ее малыш или нет, и при этом бороться с собственной силой. Она подожгла не одно кресло и кровать, в воздухе родовой повис запах гари, около нее бегали врачи и медсестры, Матвей рычал на всех подряд, придерживая девушку, которая металась от стены к стене, борясь с болью и силой.