В данном случае характерно, что в сообщении не упоминается даже название водной преграды, которую пытается форсировать враг, – хотя всякий мало-мальски знакомый с географией человек не мог не догадаться с почти стопроцентной уверенностью, что речь идет о Тереке. Однако магия слова всегда влияет на человека, тем более – советского человека сталинской эпохи, привыкшего воспринимать слова, несущиеся из репродуктора или пропечатанные в передовице «Правды», как откровение свыше. Поэтому пропаганда действовала незатейливо, но предсказуемо и в принципе со знанием психологии «окормляемых» ею граждан: «Раз слово «Терек» не произнесено, значит, может, это и не о нем идет речь».
Делалось это, очевидно, помимо прочего, с целью недопущения паники и упадка боевого духа не столько армии, сколько населения. Причем не только из-за географического расположения тех пунктов, которые пришлось бы обозначать в «открытом» сообщении, заменяемых в сводках на «водную преграду», «один населенный пункт» и т. д. В конце концов, сводки Совинформбюро, которые не могли состоять из «одних населенных пунктов» и «водных преград», уже два месяца пусть и скупо, но упоминали такие названия крупных оставляемых городов, как Ростов-на-Дону, Краснодар, Майкоп. Иными словами, о географии немецкого продвижения население все-таки имело представление. Но в случае, если привыкшая цедить информацию даже в мирное время, сложившаяся как максимально закрытая сталинская информационно-пропагандистская система вдруг стала бы открыто обозначать населенные пункты, вокруг которых идут наиболее ожесточенные бои – то есть сделала бы что-то выходящее за рамки ее привычных шаблонов (тем более когда речь идет об отступлении и поражениях), то такая смена стиля могла бы легко быть воспринята слушателями и читателями как признак чего-то экстраординарного, а в данном контексте им могло быть лишь настолько стремительное ухудшение дел на фронте, что скрывать его не решалась даже сверхзакрытая сталинская система. Так что хотя этот незатейливый камуфляж и не мог ввести в заблуждение умеющих думать граждан о подлинном состоянии дел на фронтах, но он и был призван не столько дезинформировать, сколько успокаивать население своей монотонностью и привычностью, – пусть эта привычность и стала привычностью поражений.