- Мухлюешь ты, Саныч, ей-богу мухлюешь… - как-то недовольно бурчал себе под нос один из старичков, то и дело зыркая на собеседника.
- Помилуйте, Петр Генадич, - театрально всплескивая ладошками, уверял старичка второй. – Это же шахматы! Как тут можно мухлевать! У меня что – лошади крапленые?!
- А может и крапленые!.. – распалялся, покашливая, тот, кого назвали Санычем. – Я пусть и ударился башкой, падая со стремянки, но соображаю ясно и прозрачно!
Я со своей лавки, наблюдая за этой парочкой, тихонько хохотнул от этой формулировки «прозрачно соображаю», но наблюдение свое продолжил. Хоть какая-то развлекуха! Не зря вышел из палаты!
Милая идиллическая картина играющих в шахматы пенсионеров на лавочке стала на моих глазах преображаться в дворовые разборки. Я пожалел, что рядом со мной не было сейчас бабулечки. Благодаря ее вмешательству, дворовые разборки, которые проходили на моих глазах, всегда становились чем-то особенным, чем-то новым... Не знаю, как бабулечка это делала, но у нее была какая-то особенная аура. Вот сейчас бы она, к примеру, наверняка подскочила к этим двоим и выдала что-то из разряда: «Ага, ага! Мухлюет! Я своими глазами видела!» или «Это проклятые шахматы! Те самые! Из костей, расстрелянных массонами большевиков!». Не знаю, что конкретно бы она сказала, но в сказанное мгновенно поверили бы оба деда. В этом плане у бабули талант…
- Петр Генадич, миленький, вы что! Таблетки свои забыли принять?! А-а-а-а!.. – трагически застонав, схватился за голову руками один из дедов, наблюдая как второй взмахом руки опрокидывает шахматную доску.
- Хоронись, падлюка! – прорычал буйный дед, сжимая руку в кулак, а у меня мелькнула запоздалая мысль вмешаться.
Бабулечка, конечно, не одобрила бы то, что я влезаю в чужую драку, но тут другое дело. Пенсионеры, больница… Мне кажется, достаточно просто сказать им быть благоразумнее.
Резким движением я поднялся со своей лавки, прислушиваясь к тому, как второй дед зовет на помощь:
- Эй, врача! Врача сюда срочно! С успокоительным!.. – отходя в сторону от своего буйного, махающего руками, собеседника возопил дедок, и уже сам себе под нос пробубнел. – Это надо же как фатум сложился…
Фатум… В моей голове, как будто, что-то щелкнуло. Послушные ноги сразу же подкосились и я, удивленный собственным бессилием, рухнул обратно на лавку, с которой только что встал. Блин! Больно! Голова гудит…