Я запер НИВУ (Лену, похоже, это позабавило. Она чуть заметно, снисходительно улыбнулась. Как я узнал позже: в Кимже обычно ничего не запирают) – и мы потопали по лесной тропе.
Смелые, однако, тут, на Русском Севере, женщины. Вот она впервые меня видит. И идёт со мною без опаски, ночью по лесу. Впрочем, она ведь тут – дома. Чувствует себя уверенно. «А Вы хоть знаете, что такое: обетный крест?» – спросила меня девушка.
– Примерно. Но, готов послушать твоё объяснение.
– Ну, это – в прежние времена поморы, попав в какую-либо беду (погибая во время шторма в море к примеру) давали обет: в случае своего спасения поставить в благодарность Богу храм или крест. Таких крестов много поставлено по всему Северу. Но наш особенный. К нему люди издалека едут.
– Вот как? И чем же он особенный?
– …Силою. Способностью помогать.
Произнесено сие было приглушенно, благоговейным тоном. Но я значения сказанному ею не придал. Заговорил о другом.
– …А почему в ваших краях так много домов брошенных? Нет покупателей?
– Молодёжь, естественно, в города стремится. Уезжают. Но, дело ещё и – в том, что дома у нас продают, в общем, неохотно. Край ведь, по преимуществу, – старообрядческий. И дом здесь – не просто дом, а родовое гнездо. Вырастившее не одно поколение. Дом – хранитель духа поморского рода. И, кому попало его …далеко не всякий хозяин продаст. К покупателю долго будут присматриваться, оценивать. Продажу могут оговорить рядом условий (например: ничего не переделывать, не перестраивать) и потом будут приезжать с проверкой: как эти условия выполняются. И, если такого, заслужившего доверие покупателя, не находится, то дом предпочтут оставить умирать, но не продадут случайным людям, в негожие руки.
– …Жаль всё же, что такие дома пропадают. В центральной России в подобных усадьбах дворяне жили. А тут – простолюдины. (Вспомнил при этом дом Пушкина в Михайловском: очень скромный. Деревянный, одноэтажный…).
– А здесь, по сути, не было сословного деления. Не было и крепостного права. И бедности не было. Вы не найдёте здесь маленьких, тесных домишек, как в деревнях Центральной России. Дома все – большие, просторные. В два, а то и – три этажа. До революции здесь простые поморы, к примеру, пили регулярно кофе (старинные ручные кофемолки я потом видел в музеях Архангельска). Грамотность была почти поголовной. И в каждом доме была хотя бы одна книга. Большая, по тем временам, роскошь.