— Маг погрузил в чашу с
водой маленькие лоскутки ткани. Любопытный келпи тут же сунул туда
нос и отпрянул, отплевываясь.
—
Серебряные пластинки, соленая вода. Румпель, я не понял, ты на кого
охотиться собрался? И почему опять без меня?
—
Да ни на кого, — маг устало потер изуродованную часть лица. Перед
непогодой кожа всегда натягивалась, как на барабане, зудела и
трескалась.
—
Серебряных пластин тут только половина. Вторая – латунные. Хочу
обуздать ту магию, что есть в природе, и заставить ее служить
людям.
— Вот что у тебя за манера такая
лишать стихии свободы? – не подумав бросил Калдер.
В пурпурных глазах мага дернулся
отсвет свечи.
— Я
не держу, — произнес Румпель
спокойно, но почувствовал, что перегнул палку. Смутился, перестал
раскачивать ни в чем не повинную лягушку, растрепал без того
взъерошенную шевелюру и некоторое время сидел молча, наблюдая, как
маг чередует серебряные и латунные пластины с солеными кусками
ткани.
—
Не держит он, как же, — наконец пробурчал Калдер, — без меня ты б
давно от голода помер. Давай, убирай со стола свой обуздатель, а я
пошел за вином, сыром и черным пудингом.
Шумный келпи, громко топая, отбыл
добывать хлеб насущный, а Румпель, закутанный в тишину, словно в
плащ, продолжил свою работу. Мысли его разделились. Часть ревностно
следила за руками, а часть возвращалась к событиям прошлой ночи. Он
помог мельниковой дочери перепрясть солому в золото, и если король
сдержит слово, то вскоре быть свадьбе.
«Хотя, когда это Гарольд или его
матушка держали слово? Айлин скорее ожидает не свадебный пир, а
новое испытание».
Мысля так, он скрепил толстой
проволокой получившийся столбик и аккуратно погрузил конец ее в
чашу с соленой водой. Ничего не произошло. Раздосадованный маг с
остервенением вновь растер зудящую половину лица. На коже
проступила кровь и испачкала пальцы.
Маг, не раздумывая, опустил руку в
воду... и исчез.
—
Кажется, преобразователь сожрал Румпеля! — Вошедший в комнату келпи удивленно хлопнул
глазами. — Ничего, подавится… Не
он первый. Слишком уж колюч и горек хозяин этого дома. А вот мне
теперь как...? Эх, видят боги, не хотел я к сидам идти, но
придется, не одному же в Самхейн напиваться.
***
Четверть секунды понадобилось миру,
чтобы сменить декорации. И снова перед глазами Восточная башня,
снова тюки соломы, прялка и девушка. Миг, когда Румпель понял, что
Айлин видит его лицо, растянулся бескрайним океаном и одновременно
схлопнулся до капли падающей воды. Немой крик вырвался из груди и
замер, едва коснувшись губ. Утонул в беззвучном стоне. Маг уже
воочию видел, как бледнеют алые девичьи губы, как закатываются
бирюзовые глаза. Подлетел, чтобы подхватить безжизненное тело, и
замер, не понимая, отчего она до сих пор жива. Румпелю показалось,
что время специально остановилось, растягивая агонию смерти,
позволяя той ядом впитаться в мысли, занять сны. Не веря своим
глазам, он поднял руку, провел пальцами по девичьей щеке, вниз к
губам, поймал едва ощутимое дыхание и остановился оглушенный
мыслями. В голове стало настолько громко, что он порадовался
тишине, царящей вокруг. Все женщины, видевшие его лицо, умирали.
Таково было самое жуткое из материнских проклятий, обрушившихся на
него. Первой жертвой стала повитуха, слышавшая все, но не успевшая
отвести взгляд. После с неумолимой периодичностью несчастья
продолжались. Он помнил их всех… Молодые и старые, красавицы и не
очень. Кто-то пал жертвой случайности, кто-то поплатился за свое
любопытство. Все эти годы только мачеха могла глядеть на него без
опаски, но у той нет сердца, а значит, и нечему
останавливаться.