На ступеньках, ведущих к выходу из метро, я словно попала в воду, которая замедляет твои движения. Настолько боролась с собой, но я бежала и бежала, хотя мне казалось, что шаг еще больше замедляется. Я прорывалась сквозь невидимые тягучие слои, обливаясь потом на страшной жаре, которая стояла даже вечером. На одной ступеньке я даже зависла и, как мне показалось, едва не рухнула обратно, вниз. А на самой последней мне действительно пришлось резко рвануть вперед, так как сердце сковала страшная душевная боль. Я боялась – слабо сказано, меня просто трясло. Я вспомнила слова Равиля, который сказал перед полетом: «Но это же не мешает. Ты бойся и делай». Сейчас я в точности следовала его совету. Боялась и делала.
Я всегда его слушалась – так уж повелось. Влюбляться в мужчину, которого уважаешь, – это так прекрасно… Ну и что, что закончилось все ничем. Оно же было – и это потрясающе.
Когда звонила в домофон, мой голос дрожал. Я жалко проблеяла: «Я».
На большее меня не хватило.
Я почувствовала эту жуткую, просто кошмарную энергетику, еще когда входила в квартиру. Я ожидала многого, даже очень плохого, но я не думала, что визуально увижу эту страшную темную синеву и черную дыру, которая словно воронкой закрутилась за головой моей бабушки. То, что стояло жуткое ощущение, я сказать-то могу, а вот описать его – нет. Но словно появилась какая-то черная дыра, которая поглощает все живое. А вонь, кстати, тоже пропала.
Это было умирание.
Я не узнала, слово даю, не узнала женщину, лежащую на подушках. Худая, с достаточно длинными, разметавшимися по подушке волосами, с заостренными чертами лица, она тихонько стонала. Я встала как вкопанная у порога, пока дедушка не подтолкнул меня в спину.
Я села на табуретку у кровати, а дедуля устроился на полу и дал мне руку. Он старался меня поддержать, но я почти на него не смотрела. Я, как кролик перед удавом, смотрела в остекленевшие, глядящие сквозь меня неживые глаза. Если бы не редкие стоны, вырывающиеся из приоткрытого рта с идеальными коронками зубов, я бы решила, что она уже умерла. Прямо на меня из бабушкиных глаз смотрела ледяная смерть. Ее лицо позже даже мама описала, как «маска смерти». Я сама не сказала бы лучше.
Я поняла, что она где-то очень далеко и мне надо до нее дозваться, докричаться, достучаться…