Бретт задумчиво покачал головой. Он ничего не понимал. Эта краткая прогулка утомила его куда сильнее, чем он на то рассчитывал. Смотреть тут больше было абсолютно не на что, а значительно удлинившиеся тени подсказывали, что ему пора отправляться в обратный путь. На этот раз никакой бодрости он не ощущал. Он поплёлся назад. Он шёл, почти не смотря вперёд, болтаясь внутри одурелых мыслей о свежем хлебе, каменном кольце гор, сжимающемся вокруг дома, словно комната из его недавнего сна, непонятной вибрации и лежанки посреди нетронутого снега. Зайдя в коттедж, он скинул у входа забитую снегом обувь, длинную куртку, перчатки и шапку и чисто механически крикнул: «Эй! Есть кто-нибудь тут?!»
Ватная тишина пустого дома, неприветливая, как взгляд незнакомца – всё, что он получил в ответ. Бретт прошёл на кухню и потянулся было к бутылке коньяка, но, поразмыслив немного, решил, что ясная голова сейчас будет ему более ценным союзником, чем алкогольная невозмутимость. Он налил воды в металлический чайник и поставил его на газ. Открыл холодильник и отшатнулся.
Внутри не было отрубленной человеческой головы с глазами на выкате и языком, завязанным в кандальный узел. Но это служило слабым утешением.
Внутри была ветчина, яйца и молоко. Ещё больше, чем до того, как он приготовил себе завтрак. Кто-то буквально недавно положил сюда всё это. Продукты, использованные им во время готовки, продолжали спокойно лежать на столе.
Бретт ринулся к шкафчику, в котором хранился хлеб, распахнул его и похолодел. Внутри лежало два новых батона. Преодолев секундное оцепенение, Бретт закричал: «Эй! Кто здесь?! Где вы?! Я знаю, что вы тут, чёрт возьми! К чему этот балаган? Выходите! Я видел еду, мать вашу, этого вполне достаточно!..»
Никто не ответил. Тогда Бретт начал метаться по дому, словно полоумный опоссум, бегать из комнаты в комнату, открывать шкафы, отдёргивать шторы, заглядывать под кровати и за диваны. Пусто. Никого. Ни души. Тогда он, даже не надевая куртки, выскочил на улицу и обежал коттедж кругом. Никого. Ничего. Ни одного нового следа, кроме трёх цепочек ведущих от дома в аллею и обратно. Одна вчерашняя и две сегодняшних. Все его.
«Кто-то мог прийти прямо по моим следам!..» – подумал Бретт, понимая в глубине души, насколько параноидальной была подобная мысль, но не имея никаких сил заставить её заткнуться. Он побежал ко входу в аллею, плохо соображая, что делает. Он бежал без шапки и куртки в едва разразившихся сумерках и смотрел только вниз, только под ноги, лишь изредка панически вскидывая голову, чтобы убедиться, что ни какое встречное дерево не собирается в следующее мгновение разбить ему лицо. Он изучал каждый след, силясь разглядеть признаки второго отпечатка или найти ответвление в сторону. Где-то, где-то должно быть ответвление! Но ничего не было. Бретт добежал до самой своей снежной лежанки и только тогда очнулся от заглотившей его целиком паранойи. Он огляделся вокруг и понял, что солнце почти село. Он стоял на том самом месте, где нашёл себя вчера, почти в то же самое время, и голова у него страшно мёрзла. Все его дневные надежды не оказаться в лесу в темноте и холоде пошли прахом. Он выругался, громко, длинно и крайне вульгарно, а затем развернулся и что было сил побежал обратно к дому. Инстинкт самосохранения говорил ему почти вслух: сегодня ему ни за что нельзя снова оказаться в этом лесу в темноте.