– Нет, Антонинванна, – я зевнула во весь рот, – Но пасаран! Не засну. Вот сейчас кофейку с запеканкой, и домой.
Я села на неудобный стул в процедурной, который все время собиралась выкинуть. Понятное дело, собственность больницы. Но сколько можно терпеть неудобство на рабочем месте?
Села, привалилась к прямой как шлагбаум спинке, и, представьте, стала отключаться.
Веки мгновенно потяжелели, глаза закрылись, и даже запах бразильского растворимого, который мог мертвого поднять, не помог.
Я только мотнула головой, и почувствовала, как она, бедная моя, упала на грудь. Но разве старшая даст пропасть своей любимой подчиненной?
Я дернулась, закашлялась и открыла глаза. Обеспокоенная Антонина Ивановна с удовлетворением кивнула, и убрала подальше пузырек с нашатырем.
Привела, что называется, в чувство. Терпеть не могу нашатырь. Впрочем, его запах мало кому нравится.
– Зоя, да что с тобой такое? Я даже и не помню, чтобы тебя так срубило. Тем более на этом стуле, который ты терпеть не можешь, – удивленно сказала старшая и задумчиво так на меня посмотрела.
А потом совершенно неожиданно спросила:
– А ты заметила, какие у него глаза-то? Чистый изумруд. Вот прямо как у тебя. И уши. Уши такие, странные...
Я, только-только откашлявшись от того нашатыря, очередной раз помотала головой. И волосы мои, до того как-то державшиеся под колпаком, с радостью выбрались на свободу.
Волосы у меня шикарные. Вот еще один мой плюс . Прямые, густоты необыкновенной и редкого платинового тона. Только вот цвет этот мне никогда не нравился, да и дразнили меня с детсада еще девочкой Элли. Терпеть я не могла это прозвище.
Нашли Элли. Между нами не было ровно ничего общего. Разве что один цвет волос с героиней известной книжки. Хорошо еще Страшилой не называли. А могли. Дети ведь довольно жестокие существа, да. Я же отличалась от остальных деток и ростом, и сложением.
Как только стало возможно, и я уже не боялась получить нагоняй от мамы, которой, наоборот, безумно нравился цвет моих волос, стала краситься. В каштановый, да в красноту чтобы.
Вот сейчас вся эта моя крашеная краса и рассыпалась по плечам.
– А знаете, нет… – удивленно сказала я. – Как же вы-то смогли разглядеть? Он больше другие части тела на обозрение выставлял, – ухмыльнулась я, окончательно приходя в себя.