Для этого появился и еще один повод – реакция младших глав на
мое появление в таком качестве, действительно, могла оказаться, как
сьеррин и предупреждал, весьма непредсказуемой. Точнее наоборот –
вполне предсказуемой и несовместимой с жизнью. Моей, разумеется.
Или я сгущала краски? В общем, время покажет.
Решив, что пора бы от греха сменить эту скользкую тему, я
спросила у Суинни:
– Слушай, ты же бард, да? Значит, у тебя должны быть
собственные, тобой написанные песни? Правильно?
– Конечно, – улыбнулся он, – хочешь послушать?
– Конечно, – попала я ему в тон.
И Суинни убежал за инструментом, найденном в убежище. Так я
впервые увидела аривеллу – странную помесь арфы и гуслей, которую
очень любили даны. За нежный и сильный звук, прекрасно сочетающийся
с голосом. Но играть на ней было, похоже, неимоверно сложно,
техника требовалась просто мастерская. У Суинни она была – его
тонкие пальцы так и мелькали по двум десяткам струн, иногда просто
смазываясь от скорости, с которой он их перебирал, как клинки
Тавеля во время боя. И песня его снова оказалась совершенством во
всех возможных смыслах этого слова. Не зря, совсем не зря, он
считался лучшим бардом на островах.
Только вот опять, как и тогда в лесу, я отчетливо чувствовала,
что поет он не для меня. Образ той, другой, стал настолько четким,
что казалось, я смогла бы узнать ее, если встречу. И конечно же она
была прекрасной даной. Именно прекрасной, а не просто красивой.
Лишь такая и подходила барду…
Когда отзвенел последний аккорд, я неожиданно для себя
спросила:
– Слушай, а почему ты не признаешься ей в любви? Ну, той, для
которой поешь? – И опустила наконец взгляд, до этого мечтательно
бродивший где-то в районе потолка.
Н-да, вид охреневших данов определенно переставал меня
развлекать. Скорее наоборот. Пусть бы уж побыстрее привыкали, что
ли?
– Откуда ты?.. Кто мог тебе сказать? – в голосе Суинни было
безмерное удивление.
– Никто. Я это просто вижу. Наверное, оно как-то связано с моим
даром… Но я еще и сама не совсем разобралась. – Пора было вернуть
разговор в занимавшее меня русло. – Так почему ты все-таки
согласился на эту дурацкую роль… э-э… осеменителя, вместо того,
чтобы признаться ей и жить вместе долго и счастливо?
– Ты не поймешь! – бард окончательно растерял душевное
равновесие, а потому не послал меня далеко и надолго, а вдруг
разоткровенничался. – У меня нет ни единого шанса! Я ее просто
недостоин.