В нашей семье абсолютно все ненавидят друг друга: мы с братьями с самого детства не можем найти общий язык; с отцом я поругался, когда тот выставил меня за дверь, едва мне исполнилось восемнадцать – мол, я дал тебе всё, что мог, дальше крутись, как хочешь; мать его очень даже поддерживала, считая, что только так и становятся мужчинами – и в итоге оказалась права.
Вот только теперь они все мне были нужны, как собаке – пятая нога.
Мне пришлось перешагнуть через себя, чтобы выжить за порогом родительского дома и хоть чего-то добиться; общественность уверена, что я всем обязан своему отцу, и никогда не говорят о моём бизнесе отдельно от его бизнеса, и родитель поддерживает эту ложь каждый раз, когда мелькает перед прессой. Я постоянно злился, потому что он не приложил ни грамма усилий, чтобы помочь: мой бизнес стоит на моей крови – в буквальном смысле – и построен отнюдь не его руками.
Всякий раз, как я вижу родителей, внутри всплывает давняя обида, детские травмы после их развода – мы с братьями даже в расчёт никогда не брались – и вечная ненависть к противоположному полу: если родная мать способна бросить своего ребёнка, то девушкам подавно доверия нет. Конечно, я не вёл образ жизни отшельника, и женщины помогали скоротать вечера и ночи, но дольше пары дней я ни с кем не встречался.
Терпеть присутствие всех своих ненаглядных родственничков на территории столовой размером три на три метра – это моя личная разновидность пыток; а слушать их лживые речи о том, как они счастливы меня видеть, наступая при этом на глотку собственной неприязни или холодному безразличию, стало персональным наказанием.
Вот только где ж я так накосячил?..
– Как дела, сынок? – интересуется отец, вызывая на моём лице удивление.
– С чего такой интерес? Раньше тебе было всё равно, где я и с кем – почему теперь?
– Папа всего лишь хотел узнать, как ты, – елейно улыбается мать. – Ты мог бы пойти ему на встречу – в конце концов, мы желаем тебе только добра.
Перевожу взгляд с одного родителя на другого и подозрительно щурюсь – здесь явно что-то не так.
– В чём дело, Филиппок? – роняет смешок Матвей – старший из братьев. – Неужели в такой день не можешь сменить тон?
Уже давно нужно что-то посильнее прозвища из детства, чтобы задеть меня, и всё же за напускным стёбом чувствуется нечто, известное всем, кроме меня.