— Нет. Не такая. Как и вы. Что с вашим глазом, Александрина? Вы
можете не прятаться за очками — наличие или отсутствие синяков ни в
коем разе не повлияет на моё мнение о вас. Тем более что я здесь
из-за ваших текстов, а не ваших глаз.
Глубоко вздохнув, я отложила очки и решила сразу прояснить
ситуацию:
— Меня не били. И я ни с кем не дралась. Сожителя дебошира тоже
не имею. Это, — я приложила пальцы к краю синяка, — просто
случайность.
— Я так понимаю, я не первая задаю такой вопрос?
— Именно, — кивнула я и решила сразу прояснить ещё одну вещь: —
Можете звать меня просто Саша. Даже предпочтительнее.
— Без проблем, — согласилась Ида и сделала заказ у подошедшей
официантки.
А потом началось нечто шедевральное. Ида, как фокусник из
цилиндра, принялась доставать из своей сумки распечатки рассказов в
нескольких вариантах, ноутбук, ручки, маркеры и, чуть ли не
жонглируя ими, стала раскладывать их по столу, сдвинув наши
кружки-лейки в сторону. Сказать, что у меня глаза на лоб полезли, —
это ничего не сказать. Я смотрела на свои рассказы — распечатанных
было всего два. Первый — кусок «Кладбищенской проститутки», который
зачитывала Нина, с ещё не вышедшим продолжением, в котором
рассказывалась история знакомства мсье Гробовщика и мадемуазель Ю.
А второй — «ОМОНовцы тоже плачут». Эту историю я назвала так с
отсылкой на известный латиноамериканский сериал, который любила моя
бабушка, чтобы читатели сразу могли понять, что в этой истории их
ждёт настоящая санта-барбара с нотками магического приворота и
огромным мужчиной.
Я смотрела на свои тексты, и мне казалось, что на них напал
маньяк: только в качестве оружия он использовал разноцветные
маркеры. И это было странно. Я ни с кем и никогда не обсуждала свои
работы — Таша с Ниной не в счёт.
Ида же оказалась дотошной и скрупулёзной, и в своей въедливости
напоминала мне Сергея Павловича. Лучшую его часть. Редактор
нисколько не стеснялась ни в выражениях, ни в мыслях, обсуждая мои
рассказы. Пока их было слишком мало, но в каждом она находила нечто
своё, нечто уникальное, нечто, что я не вкладывала в текст
изначально. Шутки, о которых я писала с абсолютно пресным лицом.
Нет, Ида не смеялась так откровенно, как Нина. Я вообще
сомневалась, что кто-то может смеяться так, как Ниночка… Стажёрка
напоминала мне подростка, смеющегося на уроке математики над словом
«многочлен». Ида же была взрослой и смеялась как-то по-взрослому.
Иронизируя и дополняя то, что уже есть. А ещё задавая вопросы,
которые заставляли меня думать. Я даже почувствовала, как во мне
поднимается волна вдохновения и желания писать.