— Да, — говорю. — Я не устояла.
— И не усидела и не улежала, — язвительно хмыкает подруга. — Но могла бы предупредить. — Лицо её становится серьёзным. — Я же волновалась.
Раздаётся звонок в дверь, и Диана с удивлением идёт открывать, а я выдыхаю с облегчением. Я пока не готова и перед собой признаться, почему провела ночь с боссом. Слова отца так и звучали у меня в голове. «Только не влюбляйся в него, Забава», — просит он меня. Но я не справилась, не смогла… Как сказала подруга, и не усидела, и не улежала.
Диана возвращается, на лице её читаю раздражение, смотрю на гостей и смеюсь.
— Майк? Какими не судьбами? Ох, и ты, Денька… Ты как, ещё не переметнулся во враждебный лагерь? Мишка у нас такой кудесник!
Дэн кривится и, усаживаясь на табурет, суёт в рот кусок ветчины. Ворчит с набитым ртом:
— Заткнулась бы ты, Дашко, а то ведь докажу свою профпригодность, не посмотрю, что ты и так, судя по помятому виду, всю ночь кувыркалась.
— Сильно помятый вид? — тревожусь я. Возможно, для маскировки грима придётся добавить больше.
— Да ты сидишь с трудом, — привалившись плечом к косяку, ухмыляется Мишка. — С боссом своим танцевала?
Поджимаю губы, опускаю пылающее лицо. Гримом тут справиться будет трудно.
— Твою мать, Дашко, — не сдерживается Денис, — ты спятила?! Забыла, что он сделал? Решила пойти на попятную?
— Ты не вздумай ляпнуть «Дашко» на совещании, — вскинувшись, рычу я. — Галицина! Прошу, не выдай ни меня, ни себя. Со своими делами я сама разберусь. Я вообще не понимаю, зачем ты приехал, пересидел бы за океаном, подождал, пока я проверну наш план. Нет, прикатил! На черта?!
— Подозревал, что ты меня обманываешь. — Дэн кривится, оглядывается на Майка и поясняет: — Она мне писала, что секретарём к Волкову устроилась не сама, а её подруга Диана. — С иронией смотрит на меня. — Думала, я не узнаю, что за Диана и с чем её едят? Я лишь прошёлся по верхам, а уже понял, что замужняя женщина с ребёнком не станет так рисковать.
— Во-первых, — возмущённо вмешивается подруга, — меня не едят. Ни с чем! Во-вторых, нечего говорить обо мне так, будто меня здесь нет. В-третьих, я не замужняя, а разводящаяся. И, в-четвёртых… — Осекается и, опуская плечи, заканчивает жалким тоном: — Моего ребёнка отобрали. Я даже видеть дочь не могу. А когда прихожу к воротам, чтобы хоть мельком посмотреть на неё, то вижу, как из дома этого мерзавца вываливаются шалавы, с которыми он кувыркается!