Только прищурился задумчиво, да ждал чего-то.
И находился при этом так близко…
«Божечки! Слишком близко!»
Испугавшись не на шутку, Ира отчаянно дернулась в этих давящих объятиях, подобно кролику, угодившему в капкан. Каким-то чудом уперлась ладонями в плечи одноклассника, желая отстраниться. С легкостью ломая ее сопротивление, Красницкий припечатал Синицыну к себе еще сильнее.
Его странный ошалевший взгляд продолжал скользить по ней, будто изучая.
Медленно. Внимательно. Сверху вниз. И обратно. Глаза. Нос. Губы. Шея. Воздух со свистом покинул легкие, когда очередь «осмотра» дошла и до груди.
«Ну, все… это конец! Он пялится на мои сиськи!»
Слава не просто пялился. Нет. Он будто завороженный, детально разглядывал ее «прелести» видневшиеся в вырезе тонкого спортивного топа на бретелях.
— Испугалась, пучеглазая? — хрипло прошептал вдруг парень, опаляя губы Синицыной своим до безобразия горячим дыханием.
— Я не пучеглазая!
— Пучеглазая, — вернул невозмутимо, — как лягушка!
— Если я пучеглазая, — озлобленно процедила сквозь зубы, — значит, ты…
— Ну? Какой?
— Мерзкий!
В его взгляде сверкнула сталь.
— Знаешь, что по-настоящему мерзко? — тихо. Вкрадчиво. — Ты ведь едва не поцеловала меня! Сейчас!
— Нет! Не выдумывай!
— Да, Синичка! Да! Я чуть не поседел раньше времени! Ведь при одной только мысли о поцелуях с тобой я готов выблевать собственный желудок!
Ира изо всех сил старалась казаться равнодушной. Делала вид, будто ее совершенно не задевают его ужасные слова. Будто они никак не отражаются на опустившейся ниже плинтуса самооценке. Будто не ощущаются подобно безжалостным ударам по нежным, полыхающим от смущения щекам.
Вместо этого девушка снисходительно улыбнулась и твердо произнесла:
— Отпусти! Немедленно!
— Тебя здесь никто не держит!
— Меня держишь ТЫ, идиот!
Красницкий казался удивленным. Более того, ошарашенным. Словно сам толком не понимал, как такое возможно. Как он мог крепко прижимать ЕЕ к СЕБЕ, удерживая на месте, и даже не заметить данного факта?
Прокашлявшись, одноклассник мгновенно ослабил хватку.
Отдернул руки, словно обжегся, и брезгливо поморщился.
— Рефлекс, — поспешил оправдаться. — Поднимайся давай! Разлеглась она!
— Так, я не понял! Что началось-то? — весьма своевременно в зал вернулся Макаров. И тон его не предвещал ничего хорошего. — Это что еще за «позы лотоса» мне тут нарисовались? А ну, подъем, господа спаривающиеся!