Осталось всего ничего – дождаться
волны, когда вся мерзость выползет наружу, а статуя оживет. Вот это
существенный минус, учитывая, что последняя волна была неделю
назад. А выходить придется заранее, туда пехом часа четыре, если не
больше. И что делать?
– Дядя Шип, только не говори, что ты
собрался…
– Хорошо, не буду, – ответил я. – Все,
Крыл, иди, отдыхай, мне подумать надо.
Этого мне сделать, конечно, не дали.
Бумажница была тут как тут.
– Что, Шипастый, собрался куда-то?
Даже чайку не попьешь? Зачем подставлять под удар всю группу? Нам
же так хорошо с тобой.
Пришлось применить немалую выдержку,
чтобы ничего не ответить ей. Кстати, остальных пару дней вообще не
слышно. Хотя Женщина и тот же Хриплый любили поболтать. Чего с ними
эта стерва сделала?
Но в одном Бумажница была права.
Рисковать остальными ради собственного психического здоровья – это
слишком даже для такого эгоиста, как я. Оставалось одно. Самое
мерзкое и неприятное – разговаривать. А точнее – признаваться в
своей ущербности.
– Ужин! – совсем кстати крикнула
Гром-баба.
– Сейчас Слепого позову, – ответил ей
я.
– Так не время же, – вроде как
засомневалась танк, но так, вполсилы.
Будто я не слышал, как она каждую ночь
с недовольным бурчанием растирает худое тело старика какой-то
разогревающей мазью. Холод Слепой переносил хуже всех – быстро
замерзал, долго отогревался. Но не жаловался и даже попытался
обидеться, когда я предложил совсем снять его с караула.
– Да смысла там нет оставаться, ветер
вон какой поднялся. Хозяин собаку из дома не выгонит.
– Я с тобой, – словно из ниоткуда
возникла моя пассия.
– Алиса, ну, не сейчас.
– Я соскучилась, – стала настаивать
она.
Я понимал, о чем говорит кровавая
ведьма. После небольшого расширения квартиры, мы могли с легкостью
забыть о личной жизни. Теперь каждый чих, вздох и скрип кровати
слышала вся группа. Ну, мне разве что в этом плане полегче, когда
внутри головы работает свой белый шум.
Либидо Алисы сопротивлялось нашему
общежитию всеми силами. Я уже даже стал проклинать свою очередь
караула. Не то, чтобы я не любил секс. Но пыхтение на холодном
чердаке, одетый, как капуста, можно было назвать именно одним
словом – ебля. Блядский цирк с конями, я в главной роли.
Иногда, на что сейчас и надеялась моя
пассия, мы уединялись в подъезде. Но и то, после долгих уговоров
Алисы. Все-таки прошла дворовая романтика молодости. Теперь бы
кровать поудобнее, квартиру потеплее, да спину потом мазью
Гром-бабы намазать. Как там говорил Ширвиндт: «После того, как я
продал дачу и стал импотентом – почувствовал себя счастливым
человеком». Ну, дачи, допустим, у меня никогда не было. Осталось
дело за малым.