В стихах говорилось о молодом монахе, втайне потерявшем веру, которого посылают проповедовать слово божье. Попав в плен к неверным, он должен выбрать между смертью и отречением. Монах отрекается и переходит в чужую веру. В поэме были строфы, исполненные такой страсти и глубины, что у Динни защемило сердце. Стихи покорили ее силой и вдохновением: это был гимн, воспевающий презрение к условностям и первозданную радость жизни, сквозь которую слышится стон человека, сознающего, что он предатель. Динни была захвачена этой борьбой противоречивых чувств и дочитала поэму чуть ли не с благоговением перед тем, кто сумел выразить такой глубочайший душевный разлад. К этому примешивалась и жалость: что он должен был испытать, прежде чем написать эти стихи? В ней проснулось материнское желание уберечь его от душевных мук и злых страстей.
Они условились встретиться назавтра в Национальной галерее, и Динни пошла туда пораньше, взяв с собой рукопись. Дезерт нашел ее возле «Математика» Беллини. Они молча постояли у картины.
– Тут есть все: правда жизни, мастерство и живописность. Вы прочли мои стихи?
– Да. Посидим, они у меня с собой.
Они сели, и Динни отдала ему конверт.
– Ну как? – спросил Дезерт, и она заметила, что губы у него подергиваются.
– По-моему, очень хорошо.
– Правда?
– Правда истинная. Одно, конечно, самое лучшее.
– Какое?
Динни улыбнулась, словно говоря: «Вы сами знаете».
– «Леопард»?
– Да. Мне даже больно было читать.
– Тогда, может, лучше его сжечь?
Она чутьем поняла, что он сделает так, как она скажет, и беспомощно спросила:
– Вы ведь все равно меня не послушаетесь?
– Как вы скажете, так и будет.
– Вы не можете его сжечь. Это лучшее, что вы написали.
– Слава аллаху!
– Неужели вы сами этого не понимаете?
– Уж очень все обнажено.
– Да, – сказала Динни. – Но прекрасно. А если что-нибудь обнажено, оно обязано быть прекрасным.
– Ну, сейчас так думать не принято.
– Почему? Цивилизованный человек прав, когда старается прикрыть свои уродства и язвы. На мой взгляд, в дикарстве нет ничего хорошего, даже когда речь идет об искусстве.
– Вам грозит отлучение от церкви. Уродству сейчас поют осанну.
– Реакция на приторную красивость, – тихонько сказала Динни.
– Вот-вот! Те, кто стал ее насаждать, согрешили против духа святого и оскорбили малых сих.
– По-вашему, художники – это дети?