Рон резко перехватил запястье Клауса и сжал с силой так, что на лице Бёлера отразилась боль.
— Заткнись, Клаус. Пока не поздно.
— Или что? Утащишь меня за собой в тюрьму? Почему бы тебе не сдать её? Разве не для этого она была нужна, а, Рон?
Рон отпустил руку Бёлера и без заминки впечатал кулак ему в скулу так, что Клауса отбросило назад к стене. За спиной громыхнули стулья, а хохот молодёжи стих, но Рон не стал обращать на это внимания, сосредоточившись на Клаусе.
— Закрыли тему, — сказал он ровно. — Ты поможешь мне выбраться или мне решать проблему самому?
Бёлер потрогал скулу и усмехнулся.
— Я думал, если выбить из неё дерьмо, ты уймёшься. Если порвать её чёртову дырку, которую она и без того подставляла всем, кроме тебя.
Рон замахнулся для нового удара, но не успел. Чьи-то руки перехватили его локти, завели за спину и оттащили назад.
Рон рванулся, пытаясь высвободиться, но не смог. Его оттащили ещё на полметра, а Бёлер тем временем достал пистолет и прицелился.
— Надо было это сделать пять лет назад.
Рон подавил недоумение, смешанное с нежеланием верить в то, что происходило перед глазами и произнёс спокойно, как мог.
— Мы посреди города, идиот. Выстрелишь — и завтра же тебя посадят.
— Я не стрелял, — сказал Клаус ровно, — такое бывает. Нервы не выдерживают, и кто-то пускает пулю себе в лоб.
Рон расслабился, приготовившись резко рвануться ещё раз.
В следующий миг дверь хлопнула, и раздались сразу два выстрела. Один — от спущенного курка Бёлера, другой — со стороны входа.
Уже чувствуя, как пуля входит куда-то в живот, Рон рванулся последний раз, высвободился и дотянулся до выпавшего из рук Бёлера револьвера. Сам Клаус обмяк и сползал по стене, но времени понять причину не было. Рон попытался развернуться, собираясь выстрелить в его сообщников, но не успел. В них уже стреляли от входа, и те отстреливались в ответ. Он сам рванулся к двери, стараясь не попадать на линию огня, но не рассчитал сил, потому что ещё одна пуля ужалила его в спину. Будто в бреду он увидел мелькнувшее совсем рядом серое в тусклом свете редких ламп лицо Танаки, а потом темнота стала непроглядной и сознание затопила боль.