– Что же?
Шапиро вздохнул.
– Мы обязательно поговорим с тобой об этом. Как жаль, что я раньше старался в наших разговорах избегать таких тем.
– Но почему, папа?
Шапиро ответил не сразу.
– Я не хотел тебя смущать. Ты и так многое слышала, многое знаешь из того, что не всем следует знать. Не все знания, как и не все лекарства полезны, все зависит от человека. Одному лекарство помогает, а другому тот же самый препарат наносит лишь вред. Но теперь мне кажется, что ты созрела для этих мыслей. Другое дело, нужны ли они тебе? Они изменят твою жизнь кардинально. Я этого боюсь.
– Это моя жизнь, мне решать.
– Разумеется. Но мое влияние на нее может оказаться слишком сильным и пагубным. Кто может знать о своем предназначении?
– Но ты же знаешь?
Шапиро покачал головой.
– Все не столь однозначно. Я много думаю над этим вопросом. И не уверен, что до конца нашел верный ответ. Да и есть ли он? Если человек полученный ответ принимает за окончательную истину, он рискует остановиться в развитии. В том-то и проблема, что конца нет. Все постоянно меняется. А мы не успеваем за переменами.
Эльвира хотела что-то его еще спросить, но Шапиро отрицательно покачал головой.
– Наш разговор и так затянулся. За один раз всего не скажешь. У нас будет еще много возможностей поговорить. А теперь, прости, мне надо заниматься.
Прежде чем приступить к главному делу, следовало изучить то место, где будут развиваться события. Это было правило, от которого он никогда не отступал. И соблюдение его не раз помогало выбраться из почти безнадежных ситуаций. Вот и сейчас он решил, что нет никаких оснований для того, чтобы вести себя иначе.
Он бродил по Иерусалиму, пытаясь понять, чем живет город и его обитатели. Долго блуждал по старому городу, в храме Гроба Господня залез в пещеру, где по преданию родился Христос. Затем прикоснулся к не обжигающему огню. Однако дольше всего стоял возле стены плача. Он внимательно наблюдал за евреями в черных мрачных костюмах и длиннополых шляпах, со свисающими пейсами. Они сидели с Торой в руках, читали молитвы и, словно маятники, раскачивались из сторону в сторону.
Кристофер Рюль не отрывал от них глаз. Особенно от одного, он делал это так самозабвенно, что создавалась полнейшая иллюзия, что весь остальной мир для него сейчас не существует.