Проделки Фортинбраса в лунный день!
Селедка, которую я с такими баталиями получил сегодня в нашей книжной лавке, увы-увы-увы, оказалась гниловатой изнутри, сугубо отвратительного вида, и только известный стоицизм смог отвратить мои мысли от этого недоразумения к высоким материям и императивам, из коих я тку полотно моей философии. Я остро осознал, что человеческое расположение часто является функцией от бытия; и зубная боль, к примеру, – не лучший стимул для настоящего творчества. Вероятно, Гомер, приступая к сочинению своей непревзойденной «Энеиды», был не только слеп, но и не имел зубов. Моя мягкая попытка навести на эту мысль Мандельшпрота закончилась безрезультатно. Впрочем, он мог бы обойтись без такого количества грязной площадной брани по столь пустячному поводу. В ответ я показал ему средний палец и клацал зубами. Он весь чувственно отпал, узрев моё презрение чувств к себе. Не хочу! Я тебя не хочу, Гонзила!
Россия
Терпеть неправедную власть,
Избрать смирения пути
Иль ей противиться и пасть,
И не допеть, и не дойти-
С улыбкой знать, что рядом вор,
И видеть ночь слепую днем,
И безнаказанный позор
Бессилья слабого пред злом.
За счет голодного ты сыт.
Трудолюбивый кормит лень.
И это знать и делать вид,
Что ночь бела, что черен день.
Жить среди пошлых дураков,
Без неба, завтра и дорог,
Без путеводных маяков,
Без ничего – Помилуй Бог!
Работать, о, ни для кого
Ни у кого служить нигде
И кланяться, забыв Его,
Давно угаснувшей звезде.
Терпеть неправедную власть,
Избрать смирения пути.
Иль ей противиться и пасть,
И не допеть, и не дойти-
Мемори
О камни средь камней!
Мосты и стены.
Веков одолевая череду,
Закинув голову под ливнями измены,
Кадык мой ловит мрачную звезду.
Я отдаюсь влечению начала,
Послушен я вибрации струны,
Мне внятен гулкий разговор вокзала
С печальным ветром дольней стороны.
Шалом Алейхем, я ваша тетя! А вы не ждали нас в горниле испытаний?
Когда известный в революции бунт народных треволнений вышел из-под контроля, и народные массы орд осознали свою индифферентность разгула, спрятался Мандельшпрот в заглубленном винном погребке за титанической бочкой хереса и стал, пуф-пуф, бешено отстреливаться от красных большевичков – комиссаров в кожанках из Маузера до последнего патрона издыхания пуль. А ну подходи! Кто? Ё! Я вас врассыпную! Я вас! Несколько большевистских кожаночек он пулями изрешетил, как решето, натюрлих, и думал, что все завершится нормально. Консенсусом, ждал, завершится дело. Ну и бродяга! Думал, что, на самый худой конец, ему бесплатную свинцовую примочку сделают. Честняга! Фома Асизский. А господа большевики ему в 1919 году такой счет пропечатали на финской атласной бумаге – за кожанки, херес, патроны, бочку и вообще, за моральный ущерб деятельности, что он ополоумел и замер, как мишка! Коала, на севере. Скульптурная группа. Лаокон кисти Пинтекорво.