— Я готова, мэйстрес, — безучастно сказала я, поднимаясь с
постели. Голос изменился, стал нежнее и бархатистее, хотя горло еще
саднило от недавних воплей.
По хлопку монашки в комнату вошли шесть девушек, одетых в
одинаковую мешковатую одежду серого цвета. И началось…
Меня искупали в женской половине огромной графской купальни,
травяную маску аккуратно размочили, чувствительную кожу лица
смазали живительным бальзамом, волосы высушили и расчесали.
Все монашки оказались магичками, владевшими бытовыми
заклинаниями, потому справились быстро и причинили мне минимум
дискомфорта. Разумеется, они пытались выспросить меня, что же
происходило с несчастной графиней после похищения ее демонами, но я
быстро пресекла расспросы. Графиня не желала вспоминать эти
ужасы.
Наконец, меня одели, обули, украсили драгоценностями, как елку,
и поднесли зеркало.
Ну, здравствуй, Тиррина Барренс, давно не виделись, — слегка
поморщилась я.
— Не понимаю, к чему это скоростное и болезненное лечение, —
проворчала я, разглядывая знакомые черты и пытаясь понять, почему
лицо в зеркале кажется мне еще более чужим, хотя и более красивым,
чем две недели назад. — Неужели нельзя было просто надеть
накидку?
— Что вы, миледи! — замахала на меня руками франа Унтана. — Как
можно? Перед алтарем Небес предстают только с открытыми лицами!
Такими же открытыми и чистыми, как сердца и души.
Лучше я буду молчать, а то еще какую-нибудь глупость ляпну. Три
года я в мире Айэры, кучу книг перечитала о вере, обычаях и нравах,
особенно в королевстве Риртон, а все равно с завидной регулярностью
сажусь в лужу.
Однако придется реабилитировать короля с Вороном. Даже они не
смогли бы в одночасье изменить брачный обряд.
Я еще раз бросила взгляд в зеркало. Что же изменилось?
Вот оно что: ни следа от ожогов! Вьюнок, оплетавший правый висок
и скулу, бесследно исчез. Хоть какая-то радость.
И еще лицо смотревшей на меня из зеркала восемнадцатилетней
девушки слегка осунулось и выглядело взрослее. Взгляд холодных
серо-голубых глаз стал строже. Ну так немудрено, после
пережитого.
Монашки высоко подняли мои белые, окончательно лишившиеся
пигментации волосы и заплели в хитрую косу, чтобы ни один волосок
не коснулся тонкой сверхчувствительной кожи лица. Из-за мазей она
казалась неестественной алебастровой маской без единого изъяна, на
которой выделялись темные брови и длинные, словно приклеенные
ресницы, да алые искусанные губы, блестевшие от нанесенного на них
толстого слоя бальзама.