У следователя сидела какая-то неприятного вида толстая баба лет пятидесяти, с лицом пьющего милиционера.
Следователь, сутулый очкарик лет двадцати пяти, по имени Андрей Михалыч, скучным голосом спросил меня:
– А где твой адвокат?
Я выкатил глаза. Моей фантазии хватило на единственный здравый вопрос:
– А зачем?…
Следователь ответил с вежливой полуулыбкой:
– Сейчас я тебя буду закрывать. Адвокат нужен для предъявления обвинения. Но если у тебя ещё нет своего защитника, могу порекомендовать Таисию Павловну.
Жест в сторону неприятной бабы.
– У Таисии Павловны более 25 лет стажа юридической практики.
Я резонно заметил: – У твоего адвоката из под юбки торчат хромовые милицейские сапоги.
От смеха следователь хрюкнул. Таисия Павловна надула губы и торжественно выплыла из кабинета.
Несколько минут мы вяло препирались с Андреем Михалычем. Потом он принялся звонить моему адвокату. Хотя, что это изменило? Томка как всегда опоздала. Потом мне предъявили обвинение. Обшмонали карманы. Отобрали шнурки и ремень.
Но зато, перед тем, как за мной захлопнулась железная дверь милицейской канарейки, я насладился видом роскошной Томкиной задницы, обтянутой вельветовым Вранглером, стоимостью в оклад Андрея Михалыча и его моральным унижением, который, рядом с ней наверняка должен был чувствовать себя импотентом.
* * *
Арест. Это черта, которая разделяет твою жизнь на до и после. После того, как ты преступаешь через неё, начинается твоя арестантская жизнь.
Солженицын писал – «арест – это ослепляющая вспышка и удар, от которых, настоящее разом уходит в прошлое, а невозможное становится настоящим».
После того как меня закрыли я не жрал неделю, только курил одну сигарету за другой. Готов был биться башкой о стену. Но ничего – пережил. Как писал Достоевский Федор Михайлович, «человек такая сволочь, что ко всему привыкает».
То, что я увидел в тюрьме, меня не потрясло. Скорее отрезвило.
Я думал, что человека отслужившего в советской армии, уже наверное трудно удивить исправительной колонией. Как говорил мой ротный капитан Камышев- «Тот кто служил, в цирке не смеётся».
Вот и я оказался, в таком же цирке. В том его месте, что отведено для зверей. Только увидел не красивую арену, а загон, в котором едят, спят и отправляют естественные надобности люди, низведённые до положения животных.