Актуальные проблемы политической экономии - заметки

Как будет показано ниже, имея в виду это обстоятельство, К. Маркс различал классическую и вульгарную политическую экономию. В этой связи он писал: «Под классической политической экономией я понимаю всю политическую экономию, начиная с У. Петти, которая исследует внутренние зависимости буржуазных отношений производства. В противоположность ей вульгарная политическая экономия толчется в области внешних кажущихся зависимостей, все снова и снова пережевывает материал, давно уже разработанный научной политической экономией, с целью дать приемлемое для буржуазии толкование, так сказать, наиболее грубых явлений экономической жизни и приспособить их к домашнему обиходу буржуа» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 91).

«Итак, – поясняет суть данного обстоятельства В. С. Афанасьев, – процесс познания экономических явлений теоретиками той или иной школы осуществляется (как в прошлом, так и в настоящем времени. – Н.С.) преимущественно в рамках определенного идеологического пространства, различного у представителей противостоящих друг другу течений экономической мысли. Именно этим обстоятельством объясняется разнонаправленность процесса познания у теоретиков различных школ экономической мысли, стоящих на разных идеологических позициях. Отсюда проистекает своего рода «эффект дополнительности»: противоборствующие экономические концепции, дающие по отдельности одностороннюю, к тому же разнонаправленную, трактовку экономических явлений, в своей совокупности составляют целостное экономическое знание, соответствующее системности изучаемого ими объекта. Таким образом, экономическая идеология не только разобщает различные течения экономической мысли, но и при определенных условиях создает возможность их интеграции в единое научное знание» (Афанасьев В. С. Первые системы политической экономии (Метод экономической двойственности). М., 2005. С. 12).

Сэй Ж.-Б. Трактат по политической экономии // Сэй Ж.-Б. Трактат по политической экономии. Бастиа Ф. Экономические софизмы. Экономические гармонии. М., 2000. С. 23.

«Я знаю, – писал автор, – что очень важно, чтобы люди, стоящие у власти, были больше вооружены знанием, чем остальные; знаю также, что ошибки частных лиц в большинстве случаев могут разорить только несколько семейств, тогда как ошибки государей и их министров распространяют разорение на всю страну. Но могут ли государи и их министры быть образованными в то время, когда простые смертные лишены всякого просвещения? Вопрос этот стоит того, чтобы его поставить. В среднем классе общества, вдали от опьянения властью, с одной стороны, и от тяжелого труда бедняков – с другой, в этом классе общества, в котором состояния нажиты честным трудом, в котором досуг не исключает привычку к труду и в среде которого всего чаще встречается дружеское общение людей, любовь к чтению и возможность развивать свой ум путешествиями, – именно в этом классе общества, говорю я, и рождается просвещение» (Сэй Ж.-Б. Трактат по политической экономии // Сэй Ж.-Б. Трактат по политической экономии. Бастиа Ф. Экономические софизмы. Экономические гармонии. М., 2000. С. 23.).

Сэй Ж.-Б. Трактат по политической экономии // Сэй Ж.-Б. Трактат по политической экономии. Бастиа Ф. Экономические софизмы. Экономические гармонии. М., 2000. С. 24.

«Предположим, наконец, что все лица, принимающие участие в управлении на всех ступенях администрации, будут образованы, в то время как народ погружен еще в невежество (что, впрочем, совершенно невероятно). На какое противодействие натолкнулись бы эти просвещенные правители при исполнении своих лучших начертаний? Какие препятствия встретили бы они в предрассудках тех, которым эти мероприятия и должны бы были принести наибольшую пользу?

Итак, чтобы какой-нибудь народ мог воспользоваться преимуществами хорошей экономической системы, еще недостаточно, чтобы правители его были способны усвоить наилучшие планы, необходимо еще, чтобы народ был в состоянии воспринять их» (Там же).

Сэй Ж.-Б. Указ. соч. С. 24. «Мнение, что знакомство с политической экономией должно составлять достояние только людей, управляющих государством, помимо уже своей неосновательности было причиной того, что почти все экономисты до Смита считали своим главным призванием давать советы власти. Но так как они далеко не всегда были согласны между собой и так как факты общественной жизни, их взаимная связь и вытекающие их них следствия были им самим малоизвестны и совершенно неизвестны толпе, то на них, естественно, и смотрели как на мечтателей. Отсюда презрение, которое должностные лица питали ко всему, что только походило на какой-нибудь принцип».

Сэй Ж.-Б. Указ. соч. С. 25.

Сэй Ж.-Б. Указ. соч. С. 26. «Но как еще велика эта задача и как еще невежественны и грубы так называемые цивилизованные народы! Проезжайте по всем областям Европы, столь гордой своим знанием; допросите сотни, тысячи, десятки тысяч людей, и вы натолкнетесь разве на одного, может, двух человек, усвоивших себе знания, которыми так кичится наше время. Вы не встретите при этом знакомство не говорю уже с высокими истинами науки – в этом не было бы ничего удивительного, – но даже и с самыми простыми, элементарными сведениями, наиболее применимыми к жизни каждого отдельного человека. А насколько еще реже встречаются условия, необходимые для того, чтобы учиться! Как мало еще людей, способных наблюдать то, что ежедневно происходит перед их глазами, и умеющих сомневаться в том, чего не знают!» (Там же. С. 26–27).

Сэй Ж.-Б. Указ. соч. С. 28–29.

Современная экономическая мысль / под ред. С. Вайтрауба. М.: Прогресс, 1981. С. 666–667.

«Последующее развитие экономической мысли привело к тому, что эти два связанных между собой и в то же самое время противоречащих друг другу теоретических блока учения Смита как бы отделяются друг от друга, подвергаются систематизации и дальнейшей разработке и постепенно превращаются в относительно самостоятельные течения экономической мысли» (Афанасьев В. С. Первые системы политической экономии. С. 157).

К данному направлению относятся и представители исторической школы (ее предшественник Ф. Лист, В. Рошер, Б. Гильдебранд, К. Книс, Г. Шмолер, К. Бюхер и др.), сосредоточившие свое внимание на проблематике национального хозяйства. Не скрывая своего негативного отношения к классикам, они стали основателями социально-исторического и социально-этического течений экономической мысли. Не случайно их рассматривают в качестве предшественников институционализма.

Заметим, наряду с вышеуказанными направлениями возникли два других направления мировой экономической мысли – институциональное и кейнсианское. Такая классификация по своей сути отличается от той, которая получила широкое распространение в зарубежной и отечественной литературе. Как известно, в рамках последней выделяются три главных направления современной экономической мысли: неоклассическое (как будет показано ниже, это не соответствует действительности), кейнсианское и институциональное, что не отражает и в известной мере фальсифицирует исторический процесс ее развития.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 50.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 277.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 277.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 50.

Следует иметь в виду, что «эта объективная причинно-следственная связь между двойственной природой труда, воплощенного в товаре, с двойственным характером всех явлений и процессов товарного хозяйства и составляет содержание основной структурной закономерности товарных отношений. Данная закономерность обусловливает не только двойственность всех явлений товарного хозяйства, но и характер этой двойственности, ее связь с конкретным и абстрактным трудом товаропроизводителей.

Основная структурная закономерность товарных отношений определяет не социально-экономическую сущность явлений товарного производства в различных общественно-экономических формациях. Это функция основных экономических законов этих формаций. Основная структурная закономерность товарных отношений – это не специфический, а общий закон всех общественно-экономических формаций, в которых есть товарное производство. Наибольшего развития эта закономерность достигает при капитализме, все экономические явления которого, как известно, приобретают товарную форму» (Афанасьев В. С. Великое открытие Карла Маркса. Методологическая роль учения о двойственном характере труда. М., 1980. С. 14–15).

«Двойственная природа труда, воплощенного в товаре, предопределяющая как двойственный характер каждого явления и процесса капиталистической экономики, так и природу этой двойственности, дает возможность в явлениях капиталистической экономики провести ясное различие между их натурально-вещественным содержанием, непосредственно связанным с конкретным трудом и создаваемой им потребительной стоимостью, и их социально-экономической формой, непосредственно проистекающей из той роли, которую играет абстрактный труд и создаваемая им стоимость товара в капиталистической системе производственных отношений. Таким образом, явления капиталистической экономики, с одной стороны, представляют собой различные выражения процессов конкретного труда, а с другой – выступают одновременно и как проявления процессов абстрактного труда, в единстве составляющих совокупность экономических процессов и явлений капиталистического способа производства» (Афанасьев В. С. Великое открытие Карла Маркса. С. 15).

«Разумеется, во всех этих случаях речь идет лишь о неразрывно связанных между собой сторонах экономических явлений капитализма, поскольку процессы конкретного труда не существуют отдельно от соответствующих им процессов абстрактного труда, как, впрочем, и последние находятся в органической связи с первыми. Однако в теоретическом анализе разграничение этих сторон обязательно, поскольку только оно может позволить избежать ошибок в решении сложных проблем политической экономии капитализма» (Там же. С. 16).

Весьма интересной в этой связи представляется аналогия между астрономией и политической экономией, которую проводят авторы одного из учебных пособий по политэкономии. «Представим себе, что Министерство образования науку астрономию назвало бы «небесная звезда». Астрономы справедливо возмутились бы. Во-первых, звезд много и они разные. О какой звезде конкретно идет речь? Во-вторых, общетеоретическая астрономическая наука – астрономия – изучает сущность и динамику не только звезд, но и всех других небесных тел, включая огромные планеты. Но, слава Богу, в астрономии пока все спокойно. Однако нечто подобное произошло в экономической науке.

Общетеоретическую экономическую науку – политэкономию – назвали «экономическая теория». Но, во-первых, экономических теорий, как и звезд, много и все они разные. Существуют десятки теорий о причинах кризисов и инфляций; еще больше их о конкуренции, предпринимательстве и экономическом росте. А сколько теорий об измерении хозяйственной деятельности и о сущности глобализации? Кроме сотен общих экономических теорий существует огромное количество отраслевых теорий и специальных экономических наук. Во-вторых, политэкономия изучает не только экономические теории. Она исследует действие объективных экономических законов и определяет механизм наиболее эффективного функционирования общественного производства. В буквальном переводе слово «политэкономия» означает «искусство управления национальной экономикой».

И тем не менее не все экономисты возмутились переименованием политэкономии, которое ведет, по существу, к ее ликвидации» (Политэкономия (экономическая теория) / под ред. Д. В. Валового. М., 2005. С. 5). Речь здесь идет о российских экономистах.

Именно поэтому экономикс – это теория «мелких лавочников и мещан, которые заняты только тем, что высчитывают предельные полезности и затраты на приобретение и потребление благ. Примитивность такого подхода к экономике давно раскритиковали многие великие экономисты» (Политическая экономия как экономическая философия / отв. ред. С. А. Толкачев. М., 2009. С. 9).

«Экономикс изучает ситуации, правдоподобие которых по меньшей мере сомнительно… Прежде всего этот обман заключается в том, что экономика представляется нейтральной наукой, а не системой объяснения капитализма, несущей в себе идеологический заряд. Это проявляется во многих отношениях… Демонстрирующие олимпийское спокойствие теории выгодны в условиях любого социального порядка» (Хайлбронер Р. Л. Экономическая теория как универсальная наука // THESIS (Теория и история экономических систем). 1993. Вып. 1. С. 45, 52, 53). «Мы являемся свидетелями становления нового схоластического тоталитаризма, основанного на абстрактных априорных концепциях, оторванных от какой бы то ни было реальности, своего рода «математического шарлатанства», против которого выступал еще Кейнс» (Алле М. Современная экономическая наука и факты // THESIS. 1994. Вып. 4. С. 14). Ставя вслед за Т. Вебленом вопрос о том, почему экономикс еще не наука, известный американский экономист А. Эйхнер пишет: «Экономикс как самостоятельная дисциплина включает в качестве главного содержания концепцию – ту самую неоклассическую ортодоксию, раскритикованную Вебленом, – которая не находит подтверждения в реальности. Действительно, данная теория – не более чем надуманный набор утверждений, основанных на метафизических и, следовательно, ненаучных аксиомах. Неудивительно, что государственная политика, следуя подобной теории, просто обречена на неудачу» (Эйхнер А. Почему экономикс еще не наука? // Теория капитала и экономического роста / под ред. С. С. Дзарасова. М., 2004. С. 342).

Характеризуя суть этих процессов, немецкий исследователь У. Бек пишет: «…Новая всемирная внутренняя политика, действующая здесь и сейчас за рамками различения между национальным и интернациональным, стала совершенно открытой в своих истоках силовой метаигрой, в которой границы, основополагающие правила и центральные различения заново согласуются не только на национальном и интернациональном уровне, но и на уровне мировой экономики и государства, транснационально действующих гражданских общественных движений, наднациональных организаций, национальных правительств и обществ.

Если национальное перестает быть национальным, а интернациональное – интернациональным, то оказывается ложным и политический реализм, ориентирующийся только на национальную точку зрения. На его место приходит… космополитический реализм… Этот реализм в той же мере выделяет решающую роль мировых экономических сил и факторов в сотрудничестве и противостоянии государств, в какой стратегии транснациональных общественных гражданских движений, включая нецивилизованные (а точнее – террористические) международные организации, используют в своих политических целях приватизированную силу против государств» (Бек У. Власть и ее оппоненты в эпоху глобализации. Новая всемирно-политическая экономия. М., 2007. С. 10).

Новая политическая экономия сложилась «на пересечении макроэкономики, теории игр и теории социального выбора. По мнению ее сторонников, политическая экономия представляет собой область социальных наук, выходящей за пределы экономики и характеризующейся стремлением к более широкому осмыслению экономических проблем. Она применяет методы экономического анализа для изучения политического поведения, сближая экономику с политической наукой. Более того, понимаемая так политическая экономия претендует на объединение в единое целое экономики, политической науки и социологии. Как отмечал А. Б. Аткинсон, наполнение термина «политическая экономия» в XX в. новым содержанием, отличным от содержания понятия «экономика», стало естественной реакцией на современные проблемы – проблемы, связанные с изменением исторических обстоятельств и мировоззренческих тенденций» (Шамхалов Ф. И. Государство и экономика. Власть и бизнес. М., 2005. С. 297).

Такое определение этого исторического события дается в отечественной литературе. См.: Смешанное общество: российский вариант. М., 1999. С. 108–109.

«Опыта нескольких лет оказалось достаточно, чтобы и на уровне обыденного мировосприятия стало очевидным то, что с научных позиций было ясно с самого начала: курс “экономикс” имеет весьма узкие границы применимости не только в аспекте изучения современного состояния отечественной экономики, но и в аспекте проблем и перспектив перехода к рынку…

Некритическое, эпигонское восприятие концепций “экономикс” привело к тому, что степень схоластичности преподаваемых в России учебных курсов экономической теории, по-видимому, на порядок превысила схоластичность прежней “политической экономии социализма”, которая при апологетичности теоретических разделов содержала вместе с тем достаточно адекватное описание фактически существовавшего хозяйственного механизма» (Елецкий Н. Д. Основы политической экономии. Ростов-н/Д., 1997. С. 3–4).

«Удивительно, но очевидные многочисленные доказательства ограниченности неоклассической (новой неклассической. – Н.С.) теории, которая упрощенно отражает экономическую действительность, игнорирует ряд важнейших свойств реальной конкурентной борьбы разнообразных фирм в условиях неопределенной рыночной конъюнктуры, не были должным образом восприняты научным сообществом. В университетах и исследовательских центрах ведущих стран мира по-прежнему преобладает догматический подход апологетики механизма свободного рынка и отрицания ведущей роли государственных и общественных институтов в обеспечении долгосрочного развития экономики.

Щедро финансировавшийся mainstream породил огромное количество схоластических работ, не имеющих ничего общего с реальной экономикой. В итоге в общественном сознании стали доминировать утопические представления о механизмах рыночной самоорганизации, что сыграло существенную роль в политической поддержке курса либеральной глобализации, настойчиво проводившейся руководством США, ЕС и международных финансовых организаций. По аналогии с религиозными доктринами, основанными на вере, эти представления стали характеризоваться как рыночный фундаментализм, основанный на догме «невидимой руки» рынка как универсального механизма оптимизации экономических и даже социальных процессов управления» (Глазьев С.Ю. Стратегия опережающего развития России в условиях глобального кризиса. М., 2010. С. 68).

«Отдавая должное экономиксу в аспекте методики расчетов, моделирования функциональных зависимостей, обнаружения возможных количественных тенденций, мы должны видеть и слабость экономикса в качественно-содержательной характеристике хозяйственной жизни, его единственное стремление подменить реальный мир воображаемым миром, а потому и содержательно сильно обедненным, если даже не искаженным» (Экономическая теория на пороге XXI. СПб., 1996. С. 11). «… Проникновение в область экономико-теоретического знания методов количественного анализа усиливает иллюзию его способности сформироваться в особый универсальный метод, использование которого может быть распространено не только на область экономического, но и неэкономического. Математика как действительно универсальная наука, подменяя экономическое знание, начинает выполнять данную функцию не в своей области. Поэтому не экономический, а математический анализ становится средством описания всеобщего в экономике. Такая подмена находит свое выражение, в частности, в стремлении представить продвинутые курсы по экономике за счет их перенасыщения математикой. Логическое завершение такого подхода ведет к тому, что чистая математика превращается в самую общую экономическую теорию. Но что в ней остается от экономики?» (Рязанов В. Т. Экономическое развитие России. Реформы и российское хозяйство в XIX–XX вв. СПб., 1998. С. 251–252).

См. Политическая экономия / под ред. В. В. Радаева. М., 1992; Политическая экономия современного капитализма. СПб., 1993; Афанасьев В. Н., Елецкий Н. Д., Ушанков В. А. Методологические проблемы политической экономии в «Капитале» К. Маркса. СПб., 1996; Елецкий Н. Д. Основы политической экономии. Ростов-н/Д., 1997; Он же. Политическая экономия современной цивилизации. Ростов-н/Д., 2000; Он же. Общая экономическая теория (политическая экономия). Ростов-н/Д., 2008; Мамедов О. Ю. Политическая экономия. Ростов-н/Д., 1999; Политическая экономия и история экономических учений / под ред. Б. А. Денисова. М., 1999 (2-е изд. – 2003, 3-е – 2008); Политэкономия (история экономических учений, экономическая теория, мировая экономика) / под ред. Д. В. Валового. М., 1999 (2-е изд. – 2002, 3-е – 2005); Сычев Н. В. Политическая экономия. Курс лекций. М., 2002; Он же. Философские основы политической экономии. Жук., 2004; Он же. Введение в политическую экономию. Жук., 2009; Новичков А. В. Политическая экономия. Курс лекций. М., 2002; Афанасьев В. С. Первые системы политической экономии (Метод экономической двойственности). М., 2005; Черковец В. Н. Политическая экономия. Принципы. Проблемы. Политика. Избранное последних лет. М., 2005; Иванов Ю. М. Вводный курс в политическую экономию как науку. М., 2008; Политическая экономия (экономическая теория) / под общ. ред. В. Д. Руднева. М., 2009; Политическая экономия как экономическая философия / отв. ред. С. А. Толкачев. М., 2009; Общая экономическая теория. Вводный курс / под ред. А. А. Пороховского. М., 2010; Олейников А. А. Политическая экономия национального хозяйства. М., 2010; Чуньков Ю. И. Экономическая теория. В 3 ч. М., 2013. Надо отметить также, что подобные публикации вышли в свет и в странах ближнего зарубежья. См. напр.: Мазур В. В. Политическая экономия: идеологизация или реидеологизация? Мн., 1991; Современная политическая экономия / под общ. ред. П. С. Лемещенко. Мн., 2005.

Политическая экономия «принадлежит к числу общественных или социальных наук, т. е. наук, изучающих человеческое общество. Этим она отличается от наук естественных и технических» (Кулишер И. М. Политическая экономия. СПб., 1914. С. 6).

«Политическая экономия принадлежит к отделу наук, изучающих человеческое общество и именуемых поэтому общественными или социальными. Общество может подлежать изучению с разных сторон, из которых каждая составляет предмет особой науки или нескольких наук» (Чупров А. И. Курс политической экономии. 2-е изд. М., 1917. С. 5).

Различие между науками (в данном случае общественными) устанавливается на основе выделения объекта и предмета исследования. Под объектом познания понимается совокупность объективных процессов, закономерностей и связей, существующих независимо от предмета исследования. Объект, рассматриваемый в процессе научного познания в определенном аспекте, с какой-либо его стороны, выступает как предмет исследования. Один и тот же объект может изучаться различными науками, что определяется как его многосторонностью, так и спецификой целей, задачами и методами научного исследования.

В философской литературе принято различать эмпирический и теоретический уровни научного познания. На эмпирическом уровне «объект отражен со стороны его внешних связей и проявлений, доступных живому созерцанию. Логической формой эмпирического знания является отдельно взятое суждение, констатирующее факт, или их некоторая система, описывающая явление. Практическое применение эмпирического знания ограничено, а в научном отношении оно является некоторым исходным пунктом в построении теории. На эмпирическом уровне основное содержание знания получают непосредственно из опыта. Рациональны прежде всего форма знания и понятия, содержащиеся в языке, в котором выражены результаты эмпирического знания… Эмпирическим путем постигается явление, а не сущность, поэтому практическое применение эмпирического знания часто ведет к ошибкам и неудачам. Не зная всеобщности подмеченной связи, люди начинают применять закономерность там, где она уже не действует». На теоретическом уровне объект отражен «со стороны его внутренних связей и закономерностей движения, постигаемых путем рациональной обработки эмпирического знания. Его логической формой является система абстракций, объясняющая объект. Практическое применение теоретического знания расширяется по сравнению с эмпирическим. Построение теории выступает как некоторый конечный результат, завершение процесса познания… на теоретическом уровне знание приобретает действительно общий характер и стремится дать истину во всей конкретности и объективности ее содержания» (Копнин П. В. Гносеологические и логические основы науки. М., 1974. С. 195, 196). Заметим, однако, что выделение этих уровней в строго логическом аспекте стало возможным только в период Нового времени, для древневосточной и античной науки оно может быть использовано лишь в качестве методологической предпосылки, характеризующей развитие научного познания, степень зрелости его форм.

«Экономическая, как и в целом обществоведческая, мысль в данную эпоху представляла собой преднаучную форму общественного сознания, переходную от мифологического мышления, ориентированного на обычай, – к собственно научному, предполагающему выявление закономерностей не в результате простого восприятия архаической традиции, а посредством исследовательской деятельности познающего субъекта» (Елецкий Е. Д. Основы политической экономии. С. 67).

В античной Греции «впервые сформировалась научная мысль, и научное творчество даровитого греческого народа коснулось всех отраслей знания, обнимающих явления внешней природы и человеческой общественности. В области обществоведения гениальными греческими мыслителями положены были основания философии, истории и политическим наукам. Хотя то, что было сделано греческими мыслителями в отношении изучения хозяйственных явлений, много уступает по своему значению их исследованиям в области философии и политических наук, тем не менее экономические учения древних греков имеют свою научную цену, как сами по себе, так и по тому влиянию, которое они оказали на направление экономической мысли в Средние века и в особенности в эпоху Возрождения наук и искусств» (Левитский В. Ф. История политической экономии в связи с историей хозяйственного быта. Харьков, 1914. С. 12–13). «…По нашему глубокому убеждению, мнения греческих мыслителей по экономическим вопросам не утратили интереса даже в свете современных теоретических изысканий. Рассеянные в разнообразных источниках, часто вкрапленные в сочинения, главной задачей которых было выяснение не специально-экономических, а политических, моральных, философских, эстетических проблем, эти – на первый взгляд – отрывочные мысли на самом деле объединены крепкой логической связью. Сопоставляя их друг с другом, мы можем воссоздать из них чрезвычайно целостную систему, вполне определенное экономическое мировоззрение, в известных отношениях более последовательное и законченное, чем теоретические построения новейших экономических школ» (История экономической мысли. Т. 1 / под ред. В. Я. Железнова и А. А. Мануилова. М., 1916. С. 2).

Ксенофонт Афинский. Домострой. М., 1935. С. 270–271.

Ксенофонт «здраво судит о многих экономических явлениях, исходя из своего житейского опыта, и в этом отношении его мысли близки к современным понятиям, чем, по-видимому, и объясняются симпатии к нему некоторых новейших экономистов, предпочитающих его идеи идеям Платона и даже Аристотеля. Но эта большая трезвость мысли и большое внимание к фактам живой хозяйственной действительности не искупают у Ксенофонта недостатка способности к отвлеченному мышлению. В его рассуждениях нет той творческой силы и той логической последовательности и цельности, какие мы встречаем в учениях Платона и Аристотеля, и поэтому, как бы мы высоко ни ценили некоторые его замечания по экономическим вопросам, его труды не могут идти ни в какое сравнение с творениями названных мыслителей, которые создали из рассуждений о хозяйственных явлениях если не готовую науку политической экономии, то по крайней мере то, что можно с полным правом назвать целостным, глубоко продуманным и последовательным экономическим мировоззрением» (История экономической мысли. Т. 1. С. 72–73).

Платон. Государство. Законы. Политик. М., 1998. С. 169.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 379.

«Тщательно всматриваясь в идеальное государство Платона, нельзя не заметить, что оно, несмотря на старания Платона уйти мысленно от современных ему устройств афинского государства, которое многими своими сторонами ему так не нравилось, на самом деле очень близко стоит как к его недостаткам, так и к его здоровым сторонам. Утопия Платона в некоторых частях, а именно в тех, в которых он дал простор своему воображению, заключает в себе гораздо более крупные недостатки, сравнительно с тем, что представляла собою афинская жизнь» (Левитский В. Ф. Указ. соч. С. 55).

«Платон подходил к исследованию экономических проблем как моралист и социальный реформатор, считаясь с хозяйством лишь как с необходимым условием индивидуальной и общественной жизни и пытаясь найти ему место, приличествующее его значению в постепенно поднимающейся лестнице человеческих стремлений. У Аристотеля рядом с этими точками зрения, мы встречаем уже попытку объяснить экономические явления как таковые. Он ставит экономические проблемы как экономист, желая вникнуть в сущность хозяйственных явлений и понять отношения, складывающиеся между людьми в их хозяйственной деятельности. И хотя он излагает свои экономические учения в сочинениях, посвящаемых по преимуществу иным вопросам, мы находим у него довольно развитую систему теоретической экономии» (История экономической мысли. Т. 1. С. 153).

«Итак, очевидно, государство существует по природе и по природе предшествует каждому человеку; поскольку последний, оказавшись в изолированном состоянии, не является существом самодовлеющим, то его отношение к государству такое же, как отношение любой части к своему целому. А тот, кто не способен вступить в общение или, считая себя существом самодовлеющим, не чувствует потребности ни в чем, уже не составляет элемента государства, становясь либо животным, либо божеством» (Аристотель. Политика. Афинская политика. М., 1997. С. 38).

Аристотель. Указ. соч. С. 51.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 238.

«Римское право, несмотря на его детальную разработку, не создало почвы для развития правильных понятий в области народного хозяйства, потому что оно носило классовый характер: право одной части римского населения и санкционировало рабство; в римском правосознании не находил признания человеческий труд как творческая сила в создании народного богатства. В основе экономических воззрений римлян лежало представление не о труде, а о собственности, происхождение которой римские юристы выводили не из трудового начала, а из захвата, рассматривая ее как добычу, приобретенную силою и завоеванием. Такое объяснение происхождения собственности близко стояло к действительности, так как в римском государстве, следовавшем завоевательской политике, захват и завоевания играли видную роль в обогащении государства и частных лиц» (Левитский В. Ф. Указ. соч. С. 112–113).

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 495.

«Известно, что вся умственная жизнь Средних веков приурочивается к церкви. Ученость, литература, поэзия того времени связаны с религиозными интересами; философия и экономия Средних веков неразрывно переплетены с богословием. Естественно поэтому, что экономические учения должны были носить в себе черты воззрений, господствовавших в тогдашней церкви» (Чупров А. И. История политической экономии. М., 1892. С. 31).

Схоластика (от греч. «схоластикос» – школьный) – это философия, преподававшаяся в школах, а с середины XII в. – в университетах. Представители средневековой философии – схоласты (преподаватели университетов) – стремились дать теоретическое обоснование религиозному мировоззрению. Впоследствии слово «схоластика» стало синонимом науки, оторванной от жизни, практически бесплодной, далекой от наблюдения и опыта, основывающейся на догматическом восприятии и неуклонном следовании религиозным авторитетам.

«В противоположность античному миросозерцанию, которое презирало простой хозяйственный труд как занятие низкое и рабское, христианство признает труд непреложною обязанностью каждого человека. Труд является единственным нравственно допускаемым источником дохода. «Достоин делатель своей награды»: то, что трудящийся человек добывает на своем поле или в своей мастерской, то, что он получает, нанимаясь на работу к другому, – есть его естественное и справедливое вознаграждение. Всякий иной способ обогащения, кроме личного труда, всякий доход, происходящий от обмена или ссуды капитала, непременно влечет за собою эксплуатацию ближнего, создает неравенство и разжигает греховную страсть к богатству» (Чупров А. И. История политической экономии. С. 31–32).

«В спасенных при падении Византии рукописях, в вырытых из развалин Рима античных статуях перед изумленным Западом предстал новый мир – греческая древность; перед ее светлыми образами исчезли призраки средневековья; в Италии наступил невиданный расцвет искусства, который явился как бы отблеском классической древности и которого никогда уже больше не удалось достигнуть. В Италии, Франции, Германии возникла новая, первая современная литература. Англия и Испания пережили вскоре вслед за этим классическую эпоху своей литературы» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 345).

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 346.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 346.

«Ум человека начал освобождаться от подавляющего его мертвого груза религиозных предрассудков, от воспитываемой со школьной скамьи привычки полагаться не на собственные наблюдения, а на признанные в схоластической “науке” авторитеты. Возникают условия, благоприятствующие созданию естествознания, свободного от недостатков средневековой схоластики и основанного на опыте» (Всемирная история. Т. IV. М., 1958. С. 733–734). Сказанное в полной мере относится и к обществоведению (в том числе и к экономической мысли).

От лат. «мерканте» – торговец, купец.

Пешехонов В. А. Введение в политическую экономию. Л., 1975. С. 6.

Термин «политическая» происходит от греч. «политейя» – город, государство, общественное устройство.

Пешехонов В. А. Указ. соч. С. 6.

«Обычным средством для увеличения нашего богатства и наших денег, – писал виднейший представитель меркантилизма Т. Мен, – является внешняя торговля. При этом мы должны постоянно соблюдать следующее правило: продавать иностранцам ежегодно на большую сумму, чем покупаем у них» (Меркантилизм: сб. ст. / под ред. И. С. Плотникова. М., 1935. С. 155).

Экономические направления следует, по-видимому, отличать от учений, школ, течений (и в зарубежной, и в отечественной экономической литературе направления, течения и школы, как правило, отождествляются). Учение как систему определенных, логически связанных друг с другом воззрений можно рассматривать как первичный феномен историко-экономического процесса. Поскольку то или иное учение, созданное отдельным экономистом или группой единомышленников, находит своих продолжателей, которые его развивают или модифицируют, формируются экономические школы. Совокупность различных модификаций одного и того же экономического учения, развиваемого различными, нередко конкурирующими друг с другом школами, можно назвать течением. Направление представляет собой совокупность экономических течений, которые, при всех своих расхождениях друг с другом, разделяют некоторые общие, имеющие принципиальное значение положения.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 243.

См. Петти В. Экономические и статистические работы. М., 1940. С. 55.

Петти В. Указ. соч. С. 5.

Петти В. Указ. соч. С. 156.

Петти В. Указ. соч. С. 48.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25. Ч. I. С. 370.

«Политика Кольбера доставила Франции блестящие мануфактуры, которые разнесли славу ее промышленности по всему свету, но та же политика втянула Францию не только в тарифную борьбу, но даже в прямые войны, которые расстроили финансы, ввели страну в неоплатные долги и привели ее в эпоху Ло к постыдному государственному банкротству. Сосредоточивая все силы государства и страны в покровительстве крупной мануфактурной промышленности, Кольбер и его последователи отвлекли капиталы и труд от земли и привели сельское хозяйство в состояние крайнего застоя и отсталости» (Чупров А. И. История политической экономии. С. 115).

Левитский В. Ф. Указ. соч. С. 272.

«В основе физиократического учения лежала концепция естественного порядка – незыблемой общественной организации, функционирующей в согласии с вечными и неизменными законами природы» (Штейн В. М. Развитие экономической мысли. Т. I. Физиократы и классики. Л., 1924. С. 32).

«Задача науки, по воззрениям физиократов, заключается не в том, чтобы изображать законы: наука должна открывать естественный порядок, лежащий в основе экономических отношений, причем физиократы думали, что этот естественный порядок сам собою клонится к благу людей и является наиболее выгодным для человеческого рода» (Левитский В. Ф. Указ. соч. С. 279).

«Школа физиократов определяла политическую экономию как науку об естественном порядке человеческих обществ» (Чупров А. И. История политической экономии. С. 117).

Кенэ Ф. Избранные экономические произведения. М., 1960. С. 98, 268.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26. Ч. I. С. 345.

«Главная причина влияния Смита состоит в том, что он воплотил в себе лучшие стремления века. Все то, чем жило и к чему стремилось XVIII столетие, нашло в Смите верного выразителя и талантливого истолкователя. Через весь труд Смита проходит страстная любовь к свободе и ненависть ко всяким стеснениям, которые под разными предлогами налагаются на человека человеком. Он снабдил замечательными по ясности и несокрушимыми по силе аргументами ту оппозицию против государственной опеки и произвола, которая жила в душе каждого человека XVIII столетия. Он воспринял духовное наследие лучших умов своего времени, самостоятельно переработал его и привел в стройную систему то, что ранее явилось в разбросанном и отрывочном виде» (Чупров А. И. История политической экономии. С. 122).

См. Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. Т. II. М.; Л., 1935. С. 5.

Смит А. Указ. соч. Т. II. С. 32.

Штейн В. М. Указ. соч. С. 89.

Рикардо Д. Соч. Т. I. М., 1955. С. 30.

Рикардо Д. Соч. Т. I. М., 1955. С. 30.

В одном из писем к своему другу и постоянному оппоненту Т. Мальтусу Д. Рикардо писал, что наиболее трудной и, быть может, наиболее важной частью политической экономии являются проблема «развития богатства страны» и «законы, согласно которым распределяется ее возрастающая продукция» (Там же. С. 80).

По преимуществу. – Н. С.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. I. С. 33. «Поэтому такие экономисты, как Рикардо, которых чаще всего упрекали в том, будто они обращают внимание только на производство, определяли распределение как единственный предмет политической экономии, ибо инстинктивно рассматривали формы распределения как наиболее точное выражение, в котором фиксируются факторы производства в данном обществе» (Там же. С. 32).

«Как известно, наиболее ярко производственные отношения выражаются в отношениях классов, а эти последние особенно рельефно обнаруживаются в противоречиях этих классов по вопросам распределения, поскольку именно эта сторона производственных отношений самым непосредственным образом затрагивает материальные интересы людей. Резкое обострение классовых противоречий, порожденное промышленным переворотом, современником которого был Д. Рикардо, внешне наиболее концентрированно выразилось в борьбе классов за увеличение доли в национальном доходе» (Афанасьев В. С. Этапы развития буржуазной политической экономии (очерк теории). М., 1985. С. 114).

Сисмонди С. Новые начала политической экономии или о богатстве в его отношении к народонаселению. Т. I. М., 1936. С. 148.

«Все материальные потребности человека, которые ставят его в зависимость от других людей, удовлетворяются при помощи богатства. При помощи богатства покупается право на чужой труд, на чужие услуги; богатство доставляет все, что люди накопили для своего употребления и для своего удовольствия. При его помощи сохраняется наше здоровье, поддерживается наша жизнь, наши дети и старики снабжаются всем необходимым; пища, одежда, жилище благодаря богатству становятся доступными всем. Богатство, стало быть, представляет все то, что люди могут делать для своего общего материального благосостояния; поэтому наука, указывающая правительству правильную систему управления народным богатством, является важной отраслью науки о счастье народа» (Сисмонди С. Указ. соч.).

Сисмонди С. Новые начала политической экономии или о богатстве в его отношении к народонаселению. Т. I. М., 1936. С. 137.

Сисмонди С. Новые начала политической экономии или о богатстве в его отношении к народонаселению. Т. I. М., 1936. С. 150.

«Я поставил себе задачей доказать, что для всеобщего счастья нужно, чтобы доход рос одновременно с капиталом, чтобы рост населения не обгонял роста дохода, необходимого для его существования, чтобы потребление росло вместе с населением и чтобы воспроизводство продуктов было пропорционально как капиталу, который их производит, так и населению, которое их потребляет». «Пренебрегая столь существенным обстоятельствам, гг. Сэй и Рикардо пришли к той доктрине, что потребление есть сила неограниченная и, по крайней мере, не имеет других пределов, кроме пределов производства, тогда как на самом деле оно ограничено доходом» (Там же. С. 137, 138).

Туган-Барановский М. Очерки из новейшей истории политической экономии и социализма. СПб., 1907. С. 24.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 91. «Вульгарная политическая экономия… не делает ничего иного, как только доктринерски истолковывает, систематизирует и оправдывает представления агентов буржуазного производства, захваченных отношениями этого производства» (Там же. Т. 25. Ч. II. С. 383).

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 14.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 17.

По словам К. Маркса, «оба эти способа понимания… у Смита не только преспокойненько уживаются один подле другого, но и переплетаются друг с другом и постоянно друг другу противоречат» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26. Ч. II. С. 177.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26. Ч. III. С. 526.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26. Ч. III. С. 527.

Шумпетер Й. Теория экономического развития. М., 1982. С. 137.

Кейнс Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег. М., 1999. С. 36.

Гэлбрейт Дж. К. Экономические теории и цели общества. М., 1976. С. 36.

См. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 624–625 (прим.).

«Капитал» и экономикс: вопросы методологии, теории, преподавания / под ред. В. Н. Черковца. М., 1998. С. 115–116.

Обстоятельный анализ причин возникновения вульгарной политической экономии, эволюции двух ее основных форм – интенсивной (экономической) и экстенсивной (неэкономической) – дан В. С. Афанасьевым (См. Афанасьев В. С. Этапы развития буржуазной политической экономии. С. 149–331).

Напомним, наряду с указанными направлениями возникли два других направления современной экономической мысли – институциональное и кейнсианское, включающие различные течения и школы.

«Возникновение и развитие идеологий самым тесным образом связано с переменами в экономических и социальных отношениях и с классовой борьбой, которую они вызывают. Как каждый новый уровень экономического и социального развития связан с уровнем, непосредственно ему предшествовавшим, так и любая новая идеология может быть правильно понята лишь в диалектической взаимосвязи с предшествующей ей идеологией. Это относится и к марксизму, который, будучи идеологией пролетариата, сформировался в противовес буржуазной идеологии, использовав, однако, в качестве своих теоретических источников такие ее основные составные элементы, как французский социализм, английскую политическую экономию и классическую немецкую философию с качественно новым пониманием их содержания» (Корню О. Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Жизнь и деятельность. Т. I. 1818–1844. М., 1976. С. 5).

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 16. С. 9.

Эта точка зрения получила широкое распространение в современной отечественной историко-экономической литературе (см., например: Ядгаров Я. С. История экономических учений. М., 2000. С. 172). Заметим, кстати, в дореволюционной России учение К. Маркса рассматривалось в связи с особым направлением экономической мысли – социализмом. Как наиболее яркий представитель этого направления, К. Маркс отличался «страстным характером, он погружается в самую гущу рабочего движения и становится духовным вождем социал-демократической рабочей партии в Германии, для которой он выработал программу в своем известном коммунистическом манифесте» (Левитский В. Ф. История политической экономии в связи с историей хозяйственного быта. С. 435–436). К. Маркс «ставит своей задачей не изобретение нового способа возродить человечество, а изображение законов общественного развития и доказательство того положения, что господствующие тенденции времени влекут к новому экономическому порядку, к реформе в духе социализма. Представители этого… направления, именующие себя «научным социализмом», стремятся доказать, что новый принцип экономической организации не есть создание их воображения, а прямой результат перемен, происходящих в жизни» (Чупров А. И. История политической экономии. С. 203).

Асмус В. Ф. Избранные философские труды. Т. II. М., 1971. С. 285, 286.

История экономических учений / под ред. В. Автономова, О. Ананьина, Н. Макашовой. М., 2000. С. 110–111.

Асмус В. Ф. Указ. соч. С. 286. «Не одно десятилетие, – пояснял далее автор, – провел Маркс в неутомимом изучении всей громадной литературы по тем вопросам политической экономии, социологии и истории, которые он сделал предметом собственных исследований. Для своих грандиозных научных задач Маркс нуждался в соответствующих – поистине циклопических – материалах и средствах для их осуществления. Маркс никогда не думал, будто идеи, им развиваемые, рождаются из его головы, как Минерва из головы Юпитера, во всеоружии своей силы и зрелости. Необычайная честность и добросовестность научного поведения заставляла Маркса, изучая сделанное его предшественниками, в точности отмечать и приводить в известность все пункты, в которых он чувствовал себя этим предшественникам обязанным. Более того, Маркс считал своим долгом отмечать близость идей, высказанных предшественниками, к его собственным даже в тех случаях – как это было, например, с Вико, – когда близость эта вовсе не являлась результатом прямого, непосредственного влияния» (История экономических учений / под ред. В. Автономова, О. Ананьина, Н. Макашовой. М., 2000. С. 286–287).

Лапин Н. И. Молодой Маркс. М., 1976. С. 10. Указывая на факт разделенности, обособленности друг от друга теоретических источников марксизма, их отдаленности от практики революционной борьбы, автор пишет: «Таким образом, исторической необходимостью было не только преобразование каждой из основных областей общественной жизни, но синтезирование их в качественно новое целое, ровно как их соединение с революционной практикой. В соединении материализма с диалектикой и распространении его на понимание общественной жизни нуждалась не только философия, но в равной мере и политическая экономия, и учение о коммунизме. В свою очередь открытие прибавочной стоимости и разработка экономических законов замены капиталистического способа производства социалистическим не только подняли политическую экономию на более высокий теоретический уровень, но и оказали влияние на философию и учение о коммунизме, которые, будучи преобразованными, получили свое наиболее глубокое и детальное подтверждение и обоснование именно в политической экономии. В еще большей степени преобразования и в философии, и в политической экономии были ответом на настоятельные потребности революционной борьбы пролетариата… Наконец, создание научного коммунизма повлекло за собой качественные изменения в философии и политической экономии» (Лапин Н. И. С. 12–13).

См. Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 26. С. 60.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 5.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 6.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 428.

Лапин Н. И. Указ. соч. С. 272.

«Если “Капитал” являет собой вершину экономического учения Маркса, то “Экономическо-философские рукописи 1844 года” составляют реальный исходный пункт его восхождения к этой вершине. И хотя итог оказался радикально иным, нежели он представлялся вначале, все же исторически движение началось именно в 1844 г.» (Там же. С. 271).

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 313, 312.

«На первый взгляд может показаться, что понятие отчужденного труда было создано К. Марксом путем наполнения конкретным экономическим содержанием гегелевского (и фейербаховского) понятия отчуждения. Но это упрощенное представление. Суть дела состояла в том, что социалистическая критика буржуазной политической экономии позволила Марксу выявить факт отчуждения труда, который буржуазные экономисты рассматривают как естественное условие производства» (Ойзерман Т. И. Формирование философии марксизма. М., 1974. С. 329).

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 97.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 97.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. С. 98.

Здесь необходимо «проводить различие между первоначальной, докапиталистической, формой отчужденного труда, породившей частную собственность в ее раннем виде, и последующей, исторической, формой отчужденного труда, которая существует и развивается вместе с частной собственностью и на базе ее. Здесь происходит своеобразное диалектическое “оборачивание” отношений. Без вытекающего из этого «оборачивания» разграничения нельзя понять, почему уничтожение частной собственности на определенной ступени общественного развития означает вместе с тем и уничтожение отчужденного труда. Более того, подчеркивает Маркс, ликвидация частной капиталистической собственности есть необходимый и единственный путь к ликвидации отчуждения труда» (Марксистская философия в XIX веке. Кн. 1. М., 1979. С. 121).

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 98.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 8.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 33. С. 174. Заметим, первая встреча К. Маркса и Ф. Энгельса состоялась еще в ноябре 1842 г., когда К. Маркс работал в «Рейнской газете». В августе 1844 г. в Париже Ф. Энгельс вторично встретился с К. Марксом, и с тех пор между ними установилась крепкая дружба, связавшая их на всю жизнь. С этого времени К. Маркс и Ф. Энгельс начали сов местно работать над созданием диалектического и исторического материализма, политической экономии и теории научного социализма. Эта работа нашла отражение в их совместных трудах «Святое семейство» (1845), «Немецкая идеология» (1845–1846), «Манифест коммунистической партии» (1848), в которых получил завершение процесс формирования марксизма как особого мировоззрения.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 27. С. 409.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 146.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 6. С. 441.

См. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 31. С. 448.

См. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 31. С. 448.

См. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 31. С. 275.

Это не было преувеличением. Роль Ф. Энгельса в подготовке «Капитала» не сводилась только к оказанию материальной помощи, хотя значение этой помощи было очень велико (без нее семья К. Маркса не могла бы существовать). Самым главным было его участие в творческом процессе. С Ф. Энгельсом К. Маркс обсуждал все трудные вопросы, встававшие в ходе работы над «Капиталом», просил у него помощи в уяснении тех проблем, в которых не чувствовал себя достаточно компетентным, и получал подробнейшие разъяснения. Ф. Энгельс – не только советчик, но и самый требовательный критик. Он вслед за К. Марксом читал корректуру I тома, делал свои замечания и торопил его скорее публиковать результаты проведенных исследований.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 31. С. 454.

Истоки этой гражданской и научной позиции были заложены еще в его выпускном гимназическом сочинении «Размышления юноши при выборе профессии». «История, – писал он, – признает тех людей великими, которые, трудясь для общей цели, сами становились благороднее; опыт превозносит как самого счастливого того, кто принес счастье наибольшему количеству людей…

Если мы избрали профессию, в рамках которой мы больше всего можем трудиться для человечества, то мы не согнемся под ее бременем, потому что оно – жертва во имя всех; тогда мы испытаем не жалкую, ограниченную, эгоистическую радость, а наше счастье будет принадлежать миллионам, наши дела будут жить тогда тихой, но вечно действенной жизнью, а над нашим прахом прольются горячие слезы благодарных людей» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 40. С. 7).

См. там же. С. 277. Еще раньше в своем письме к К. Клингсу от 4 октября 1864 г. К. Маркс, характеризуя теоретическую и практическую значимость «Капитала», предсказывал, что своим трудом он нанесет «буржуазии в области теории такой удар, от которого она никогда не оправится» (Там же. С. 354).

«…Процесс формирования и развития представления Маркса о структуре “Капитала” находился в постоянном взаимодействии со всеми сторонами его учения. Если на ранних этапах формирования структуры “Капитала” преобладало воздействие историко-материалистической концепции (глобальный подход к обществу в целом определил столь же широкий охват экономического материала в программе исследования, что вылилось в “планы шести книг”), то в дальнейшем выделение главного, определяющего, – учения о капитале – и его детальная разработка, в свою очередь, сказались на ходе развития структуры “Капитала”. Она развивалась уже как бы “изнутри”, т. е. исходя из внутренних потребностей теории» (Очерки по истории «Капитала» К. Маркса. М., 1983. С. 204).

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 12.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 350–351.

По мнению Ж.-Б. Сэя, эта наука призвана дать «знание истинной природы богатства…, знание всех трудностей, которые приходится преодолевать для его приобретения, знание того, как оно распределяется в обществе, как можно пользоваться им, а также последствий этих разнообразных фактов» (Сэй Ж.-Б. Трактат по политической экономии. М., 1896. С. 2–3).

Согласно Дж. Ст. Миллю, «предметом политической экономии служит богатство. Экономисты ставят своей задачей – давать знание или исследование о природе богатства и о законах производства и распределения» (Милль Дж. Ст. Основания политической экономии. М., 1895. С. 1).

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 27. С. 403.

«Тем самым была преодолена ограниченность классической буржуазной политической экономии, объявлявшей предметом своего исследования лишь один, а именно капиталистический способ производства, а также утопического социализма, рассматривавшего историю антагонистических формаций как уклонение от “разумного пути”» (Афанасьев В. С. Этапы развития буржуазной политической экономии. С. 179).

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 23. С. 3.

«Диалектика истории такова, – пояснял В. И. Ленин, – что теоретическая победа марксизма заставляет врагов его переодеваться марксистами. Внутренне сгнивший либерализм пробует оживить себя в виде социалистического оппортунизма. Период подготовки сил для великих битв они истолковывают в смысле отказа от этих битв. Улучшение положения рабов для борьбы против наемного рабства они разъясняют в смысле продажи рабами за пятачок своих прав за свободу. Трусливо проповедуя «социальный мир» (т. е. мир с рабовладением), отречение от классовой борьбы и т. д.» (Там же).

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 34. С. 234. «Эти люди, в теоретическом отношении нули, а в практическом никуда не годны, хотят социализм (который они состряпали по университетским рецептам) и, главным образом, социал-демократическую партию сделать беззубой, а рабочих просветить или, как они выражаются, привить им «элементы образования», сами имея только путаные полузнания. Но прежде всего они хотят сделать партию респектабельной в глазах мелкой буржуазии. Это убогие контрреволюционные болтуны» (Там же. С. 326).

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 337.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 150.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 150–151.

В данном случае понятия «способ производства», «способ обмена» и «способ распределения» рассматриваются Ф. Энгельсом в узком смысле слова, т. е. как относительно самостоятельные, но вместе с тем взаимосвязанные сферы экономической деятельности. В вышеприведенном определении К. Маркса понятие «способ производства», напротив, трактуется в широком смысле слова, которое охватывает не только собственно производство как таковое, но и распределение, и обмен, и потребление, т. е. все стадии воспроизводственного процесса.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 152.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 152. В этой связи Ф. Энгельс показал полное непонимание Е. Дюрингом сути данного вопроса. Последний рассматривал распределение в полном отрыве от производства и обмена, полагая, что в основе распределения лежит насилие, переносил всю теорию распределения с экономической почвы на почву права и морали.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 153–154.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 154.

«Новая наука была для них (буржуазных экономистов. – Н.С.) не выражением отношений и потребностей их эпохи, а выражением вечного разума; открытые ею законы производства и обмена были не законами исторически определенной формы экономической деятельности, а вечными законами природы: их выводили из природы человека. Но при внимательном рассмотрении оказывается, что этот человек был просто средним бюргером того времени, находившимся в процессе своего превращения в буржуа, а его природа заключалась в том, что он занимался производством и торговлей на почве тогдашних, исторически определенных отношений» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 155).

«Историческая школа в политической экономии знаменовала собой бунт против классической политической экономии» (Селигмен Б. Основные течения современной экономической мысли. М., 1968. С. 23).

Подвергая резкой критике правовые взгляды Г. Гуго, К. Маркс писал, что если «философию Канта можно по справедливости считать немецкой теорией французской революции, то естественное право Гуго нужно считать немецкой теорией французского ancien regime» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 88).

По мнению К. Ф. Савиньи, «право растет с народом, развивается вместе с ним и, наконец, отмирает, когда народ теряет свое своеобразие». «Всякое право возникает тем способом, который господствующее словоупотребление называет обычным правом, то есть создается прежде всего народными нравами и верованиями и уже затем юриспруденцией, следовательно, всегда внутренними, незаметно действующими силами, а не произволом законодателя» (Цит. по: Корню О. Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Жизнь и деятельность. С. 147).

Цит. по: Корню О. Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Жизнь и деятельность. С. 148.

«Историческая точка зрения… хочет прежде всего найти и установить в общем состоянии нашего права то, что имеет римское происхождение… затем она стремится удалить из круга этих римских элементов нашего правового сознания то, что в действительности отмерло… чтобы было выиграно больше свободного пространства для развития и благотворного воздействия еще живой части этих римских элементов» (Там же).

«Исследуя эволюцию юриспруденции, Савиньи подчеркнул, что развитие как правовых норм, так и языка и обычаев проистекает из опыта людей. Он стремился доказать, что право – часть всей культуры, и в том случае, когда в него не вмешиваются произвольным образом, оно развивается “естественным путем”, те судебные органы и юристы, которые на предшествующих исторических этапах способствовали этому “естественному” развитию права, действовали, по мнению Савиньи, как выразители народного духа. Это развитие представляло собой органический процесс, который следовало внимательно изучать» (Селигмен Б. Указ. соч. С. 24).

«Все, что создано в определенную эпоху определенным народом, – писал Э. Ганс, – создано благодаря его пониманию и его силе. Получился бы, вероятно, плохой суррогат, если бы он захотел обменять это понимание и эту силу на хроники минувших времен или на кодексы исторической школы. Если эти кодексы говорят, что настоящее, которое их создало, творит в неразрывной связи со всем прошлым, то они гораздо больше представляют собой право настоящего времени и имеют значение для него, а прошлое, на которое они опираются, безвозвратно умерло; оно уже перестало быть действительным, действительно только настоящее. Поэтому происходящее, свободное, не стесненное никаким прошлым движением не является делом неразумного произвола. Разум совершает свое дело в каждую эпоху и в каждом народе, пользуясь его пониманием и силой в качестве органов этого свершения. Всякое прошлое для настоящего просто-напросто мертво, но мертво не то, что составляет субстанцию как в настоящем, так и в прошлом, то есть не божественный разум».

«История права, поскольку она не хочет иметь своим содержанием одни голые абстракции, по необходимости заключает в себе полноту развития правовых понятий во времени, поэтому она является точно также всеобщей историей; она не признает ни за каким народом и ни за какой эпохой исключительного значения, но каждый народ принимается во внимание лишь постольку, поскольку он имеет отношение к развитию, вытекающему из понятия. Но так как право со своей стороны не является абсолютным и взятое в качестве такового снова приведет нас к чрезвычайно абстрактным толкованиям, так как оно скорее представляет собой только момент в народном целом, то история права должна хранить и вскрывать постоянную живую связь права с историческим принципом народа» (Цит. по: Корню О. Указ. соч. С. 150–151).

Корню О. Указ. соч. С. 150.

Левитский В. Ф. История политической экономии в связи с историей хозяйственного быта. С. 464.

См. Лист Ф. Национальная система политической экономии. СПб., 1891. С. 223.

См. Лист Ф. Национальная система политической экономии. СПб., 1891. С. 223.

См. Лист Ф. Национальная система политической экономии. СПб., 1891. С. 224.

См. Лист Ф. Указ. соч. С. 243–244.

Рошер В. Начала народного хозяйства. М., 1860. С. 33.

Люксембург Р. Введение в политическую экономию. М., 1960. С. 28.

См. Рошер В. Наука о народном хозяйстве в отношении к земледелию и другим отраслям первоначальной промышленности. М., 1869. С. 16–71.

Заметим, Ф. Лист различал пять стадий хозяйственного развития общества: первоначальная дикость, пастушеская, земледельческая, земледельческо-мануфактурная, земледельческо-мануфактурно-коммерческая (См. Лист Ф. Указ. соч. С. 48).

Рошер В. Наука о народном хозяйстве. С. 63.

Рошер В. Наука о народном хозяйстве. С. 66.

Характеризуя суть многочисленных исследований В. Рошера по вопросам народного хозяйства, К. Маркс писал: «Рошер безусловно обладает большим – часто совершенно бесполезным – знанием литературы… Если бы этакий Вагнер был, по крайней мере, честен и совестлив, то он мог бы быть полезен своим ученикам. Лишь бы он не прибегал ни к каким лживым уловкам и сказал напрямик: здесь противоречие; одни говорят так, другие – этак; у меня же по существу вопроса нет никакого мнения; посмотрите, не сможете ли Вы разобраться сами! …Его существенной особенностью является то, что он не понимает самих вопросов, и потому его эклектизм сводится, в сущности, лишь к натаскиванию отовсюду уже готовых ответов; но здесь он не честен, а всегда считается с предрассудками и интересами тех, кто ему платит! По сравнению с такой канальей даже последний бродяга – почтенный человек» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 30. С. 516–517).

Гильдебранд Б. Политическая экономия настоящего и будущего. СПб., 1860. С. 19.

«Политическому рационализму государство представлялось как юридическое учреждение для обеспечения свободы всех отдельных лиц, а экономическому рационализму экономическое общество представлялось только союзом, или системою отдельных хозяйств, для легчайшего и удобнейшего удовлетворения частных потребностей. Первый основывал общество на юридическом, а последний на торговом договоре отдельных лиц, и частная выгода служила в обоих случаях причиною и связью общественного союза. Вследствие этого и те и другие считали подати ценою, платимою отдельными лицами государству за оказанные им услуги, и вывели из этого необходимость разделения податей по величине доходов, которыми каждый гражданин пользуется под покровительством государства» (Гильдебранд Б. Политическая экономия настоящего и будущего. СПб., 1860. С. 20–21).

Гильдебранд Б. Политическая экономия настоящего и будущего. СПб., 1860. С. 21–22.

Отметим, что Б. Гильдебранд выделял три ступени экономического развития общества: натуральное, денежное и кредитное хозяйство (См. Гильдебранд Б. Указ. соч. С. 228–231).

Гильдебранд Б. Указ. соч. С. 224–225.

«Чем теснее и однообразнее среда, в которой развивается человек, чем проще и мелочнее отношения, из которых берет он свои представления и понятия, тем ограниченнее круг его зрения и образования. Разнообразие жизненных условий, личных деятельностей, стремлений и столкновений есть школа для воспитания отдельных личностей, в которой пробуждаются и упрощаются их духовные силы» (Там же. С. 225).

Шмолер Г. Наука о народном хозяйстве. Ее предмет и метод. М., 1897. С. 2.

Шмолер Г. Наука о народном хозяйстве. Ее предмет и метод. М., 1897. С. 2–4.

Шмолер Г. Указ. соч. С. 7.

Шмолер Г. Указ. соч. С. 11–12.

Люксембург Р. Указ. соч. С. 29.

Приведем еще одно «мудрое» толкование Г. Шмолера о природе данной науки. «Наука о народном хозяйстве, – писал он, – стоит в середине между прикладными естественными науками, – технологией, учением о машинах, науками о сельском и лесном хозяйстве, – а также антропологией, этнографией, климатологией, общей и специальной географией растений и животных, с одной стороны, и важнейшими гуманитарными науками – психологией, этикой, науками о государстве, о праве и обществе – с другой. Народное хозяйство одновременно представляет собою и одну из форм природы – через человека, и одну из форм культуры – через чувствующее, думающее, действующее, организованное общество» (Шмолер Г. Указ. соч. С. 12).

См. Бюхер К. Происхождение народного хозяйства и образование общественных классов (две публичные лекции). СПб., 1897. С. 2–3.

Бюхер К. Возникновение народного хозяйства. Публичные лекции и очерки. Петроград, 1923. С. 47.

Аргументированная критика этого определения была дана Р. Люксембург (См. Люксембург Р. Указ. соч. С. 33–39).

Люксембург Р. Указ. соч. С. 50; см. также. Бюхер К. Происхождение народного хозяйства и образование общественных классов. С. 8–9.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26. Ч. III. С. 527.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26. Ч. III. С. 527.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26. Ч. III. С. 528.

Менгер К. Основания политической экономии. Общая часть. Одесса. 1902. С. VII–VIII.

Менгер К. Основания политической экономии. Общая часть. Одесса. 1902. С. VIII.

Менгер К. Основания политической экономии. Общая часть. Одесса. 1902. С. IX.

Менгер К. Основания политической экономии. Общая часть. Одесса. 1902. С. VII–VIII.

Менгер К. Основания политической экономии. С. I–X.

Менгер К. Основания политической экономии. С. – XI.

Менгер К. Основания политической экономии. С. XI.

«Из этого видно, – пояснял автор, – что теоретическая наука о народном хозяйстве не находится в ином отношении к практической деятельности хозяйствующих людей, чем химия, например, к деятельности химика-практика, и ссылка на свободу человеческой воли может иметь значение, как возражение против полной закономерности хозяйственного поведения, но никак не против закономерности явлений, совершенно независимых от человеческой воли и обусловливающих собою результат хозяйственной деятельности. Но ведь именно эти-то явления и составляют предмет нашей науки» (Там же. С. XI–XII). Однако в изложении теории ценности К. Менгер, как и его последователи, придерживался иной, а именно субъективной точки зрения. Поэтому в соответствии с подобной трактовкой австрийскую школу маржинализма справедливо называют субъективной школой политической экономии.

Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности. СПб., 1894. С. XVIII.

«Стремление устранить неудовлетворительное состояние политической экономии путем открытия новых путей исследования привело в Германии к ряду отчасти ошибочных, отчасти односторонних пониманий сущности нашей науки и ее задач, к пониманиям, которые отделили немецкую национальную экономию от литературного движения всех остальных народов; их стремления, ввиду своей односторонности, в некоторых случаях казались не германским экономистам просто-напросто непонятными» (Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности. СПб., 1894. С. XXVIII).

«Например, явления купли, денег, спроса и предложения, цены, капитала, процентов – суть типические формы экономических явлений; а правильное падение цены товаров вследствие усиления предложения, возрастание товарной цены вследствие расширения перевозных средств, падение процентов вследствие значительного прилива капиталов и т. п. – суть типические соотношения между экономическими явлениями. Различие между тем, что мы называем родовыми и индивидуальными явлениями и индивидуальными и родовыми познаниями, вполне выясняется из сказанного» (Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности. СПб., 1894. С. 2).

Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности. СПб., 1894. С. 3.

См. Менгер К. Исследования о методах социальных наук. С. 3–4, 241–245.

См. Менгер К. Исследования о методах социальных наук. С. 246–247.

«Под политической экономией мы будем понимать ту совокупность теоретико-практических знаний о народном хозяйстве (теоретическую национальную экономию, народнохозяйственную политику и финансовую науку), которую теперь обыкновенно обнимают указанным названием» (Там же. С. 7–8).

Историческая школа «не отличает специфически исторического выяснения народного хозяйства от теоретического и смешивает и то и другое, т. е. стремление к выяснению конкретных народно-хозяйственных явлений при посредстве истории, а равно и теории народного хозяйства, с исследованиями самих этих наук, и в особенности с исследованиями в области теоретической национальной экономии. Она (историческая школа) воображает, что разрабатывает и излагает теорию народного хозяйства, когда при посредстве истории и теории народного хозяйства пытается достигнуть выяснения конкретных условий и развития народного хозяйства и сделать это выяснение более глубоким» (Менгер К. Исследования о методах социальных наук. С. 16).

«Однако историческое выяснение конкретных социальных явлений никоим образом не есть единственное, к которому мы можем стремиться на пути научного исследования. Рядом с историческим стоит теоретическое выяснение социальных явлений, одинаково важное и столь же ценное… Как история, так и теория социальных явлений вообще и народного хозяйства в частности дают нам, таким образом, известное понимание социальных и народно-хозяйственных явлений. Но это понимание в обоих случаях – своеобразно, существенно различно, так различно, как самая теория и история» (Менгер К. Исследования о методах социальных наук. С. 13–15).

«Если вообще и может быть речь об историческом направлении в политической экономии, то никак не в смысле превращения политической экономии в науку “историческую”; оно может быть только таким направлением исследования, которое в теоретическом, или практическом направлении исследования в области народного хозяйства упирает на факт развития социальных явлений, отнюдь не отнимая этим у политической экономии характера науки теоретико-практической» (Менгер К. Исследования о методах социальных наук. С. 87–88).

Менгер К. Исследования о методах социальных наук. С. 241.

«Теоретическое учение о народном хозяйстве в этом, собственном, смысле слова никоим образом не могло бы вполне совпадать с этой же (практической. – Н.С.) наукой в современном смысле слова; но столь же мало она должна была бы быть совершенно отличной от нее. Психологическое обоснование (курсив наш. – Н.С.) наиболее общих хозяйственных явлений, учение о человеческих потребностях и о средствах, имеющихся для удовлетворения их, учение о сущности и о мире потребностей и вещей (о потребностях и о находящемся в распоряжении количестве вещей!), о потребительной ценности и ее мере, о сущности хозяйства и о хозяйственности – все это в обоих случаях входило бы в теоретическое учение о народном хозяйстве; лишь в отношении общей (родовой) сущности и общей (родовой) связи сложных хозяйственных феноменов они представляли бы в обоих случаях соответственно различия реальных явлений и со своей стороны отличия» (Менгер К. Исследования о методах социальных наук. С. 248–249).

«Моя теория, – писал он, – по своему характеру является чисто математической. Более того, полагая, что изменения всех количественных показателей, с которыми мы имеем дело, должны носить непрерывный характер, я без колебаний решаюсь на использование соответствующего раздела математики, вплоть до безбоязненного использования бесконечно малых величин. Теория заключается в применении дифференциального исчисления к исследованию знакомых понятий богатства, полезности, стоимости, спроса, предложения, капитала, процента, труда и всех количественно определимых понятий, относящихся к повседневной работе промышленности» (Цит. по: Селигмен Б. Указ. соч. С. 147).

Джевонс В. С. Политическая экономия. СПб., 1905. С. 1.

«Что такое политическая экономия? Политическая экономия занимается вопросами о народном хозяйстве; она исследует причины, делающие один народ богаче и счастливее другого. Она ставит себе целью научиться, что нужно сделать для того, чтобы бедных было по возможности менее и чтобы каждый, в общем, получал хорошую плату за свой труд» (Джевонс В. С. Краткое руководство политической экономии. СПб., 1897. С. 1).

Джевонс В. С. Краткое руководство политической экономии. СПб., 1897. С. 1.

Джевонс В. С. Краткое руководство политической экономии. СПб., 1897. С. 1–2.

«Никто не упрекает астрономию в том, что она занимается только звездами, или математику в том, что она занимается только числами и количествами. Учебник, трактующий об астрономии, геологии, химии, физике, физиологии и т. д. сразу, был бы очень курьезным явлением. Физических наук должно быть много, и социальных наук должно быть тоже много и каждая из этих наук должна говорить о своем собственно предмете, а не предметах вообще» (Джевонс В. С. Краткое руководство политической экономии. СПб., 1897. С. 2).

Джевонс В. С. Политическая экономия. С. 2.

Джевонс В. С. Политическая экономия. С. 7–10.

Джевонс В. С. Политическая экономия. С. 18.

«Таким образом, мы видим, что богатство тем или другим способом должно быть приспособлено для употребления и потребления. Наша задача состоит в старании тратить наше богатство так, чтобы достигать высшего счастия для нас самих, наших родных, друзей и других людей, которых мы должны иметь в виду» (Джевонс В. С. Краткое руководство политической экономии. С. 19).

Маршалл А. Принципы экономической науки. Т. I. М., 1993. С. 56.

Следует, однако, отметить, что впервые данный термин стал использовать У. Джевонс, незавершенный труд которого называется «Принципы экономикс» («Принципы экономической теории») (Более подробно см.: Селигмен Б. Указ. соч. С. 147–156.

Маршалл А. Указ. соч. С. 69.

«Иногда на время возобладал пылкий дух военных или людей искусства, но нигде влияние религиозного и экономических факторов не оттеснялось на второй план даже на короткий срок, и почти всегда эти две силы имели большее значение, чем все другие вместе взятые» (Маршалл А. Указ. соч.).

«Религиозные мотивы сильнее экономических, но их непосредственное воздействие редко распространяется на столь обширную жизненную сферу. Занятие, с помощью которого человек зарабатывает себе на жизнь, заполняет его мысли в течение подавляющего большинства часов. Когда его ум эффективно работает; именно в эти часы его характер формируется под влиянием того, как он использует свои способности в труде, какие мысли и чувства этот труд в нем порождает и какие складываются у него отношения с товарищами по работе, работодателями или его служащими» (Там же).

«Источник преимуществ экономической науки перед другими отраслями общественных наук, следовательно, кроется, по-видимому, в том факте, что ее специфическая область представляет гораздо больше возможности для применения точных методов исследования, чем любая другая общественная наука. Она занимается главным образом теми желаниями, устремлениями и иными склонностями человеческой натуры, внешние проявления которых принимают форму стимулов к действию, причем сила или количественные параметры этих стимулов могут быть оценены и измерены с известным приближением к точности, а поэтому в некоторой степени поддаются исследованию с помощью научного аппарата. Применение научных методов и анализа в экономической науке возникает лишь тогда, когда силу побудительных мотивов человека – а не самих мотивов – становится возможным приблизительно измерить той суммой денег, которую он готов отдать, чтобы получить взамен желаемое удовлетворение, или, наоборот, той суммой, которая необходима, чтобы побудить его затратить определенное количество утомительного труда» (Маршалл А. Указ. соч. С. 70).

Маршалл А. Указ. соч. С. 72.

Маршалл А. Указ. соч. С. 75.

«Гораздо большее количество явлений, с которыми имеет дело экономическая наука, почти в равных пропорциях оказывает на все различные классы общества. Поэтому, когда денежные меры счастья, порожденного двумя событиями, равны, тогда вполне обоснованно и в соответствии с общепринятой практикой можно считать, что в обоих случаях счастье эквивалентно. Далее, поскольку деньги, очевидно, предназначаются на высшие жизненные цели примерно в равных пропорциях любыми двумя большими группами людей, выбранными без какой-либо предвзятости в любых двух частях земного шара, то существует даже prima facie вероятность того, что равные приращения их материальных ресурсов породят также примерно равные приращения благоденствия и подлинного прогресса рода человеческого» (Маршалл А. Указ. соч. С. 75–76).

Маршалл А. Указ. соч. С. 107.

«Однако, хотя экономическая наука, таким образом, в значительной мере руководствуется практическими целями, она, насколько возможно, избегает рассмотрения острых проблем партийной борьбы и сложностей внутренней и внешней политики, которые государственному деятелю приходится принимать в расчет, когда он решает, какие из имеющихся в его распоряжении мер могут ближе всего привести его к цели, которую он стремится достичь для своей страны. Экономическая наука фактически ставит своей задачей помочь ему не только определить, в чем должна состоять эта цель, но и рекомендовать ему наилучшие методы осуществления последовательной политики, направленной на достижение указанной цели. Вместе с тем она остерегается касаться многих политических вопросов, которые практик не может игнорировать; поэтому она является наукой – чистой и прикладной, а не одновременно и наукой, и искусством. Вот почему ее лучше обозначать широким термином “экономическая наука” (Economics), чем более узким термином “политическая экономия” (Political Economy)» (Маршалл А. Указ. соч. С. 100).

На наш взгляд, в вышеуказанной трактовке данную науку следовало бы назвать не экономикс, а, используя терминологию Аристотеля, хрематистикс, поскольку это название более точно отражает предмет ее исследования.

Селигмен Б. Указ. соч. С. 19.

Макконнелл К. Р., Брю С. Л. Экономикс: принципы, проблемы и политика. Т. 1. М., 1992. С. 18.

Заметим, термин «поведение» широко используется и в других общественных науках. В психологии, например, с ним также непосредственно связывают (отдельные школы) определение предмета этой науки (бихевиоризм) (См.: Гальперин П. Я. Введение в психологию. М., 1976. С. 16–22).

Самуэльсон П. Экономика. М., 1964. С. 25.

Самуэльсон П. Экономика. М., 1964. С. 25.

Самуэльсон П. А., Нордхаус В. Д. Экономика. М., 1997. С. 48.

Самуэльсон П. А., Нордхаус В. Д. Экономика. М., 1997. С. 48.

Макконнелл К. Р., Брю С. Л. Указ. соч. С. 18.

Фишер С., Дорнбуш Р., Шмалензи Р. Экономика. М., 1993. С. 1.

Пиндайк Р., Рубенфельд Д. Микроэкономика. М., 1992. С. 12.

Пиндайк Р., Рубенфельд Д. Указ. соч. С. 12.

Справедливости ради отметим, что некоторые российские экономисты дали весьма обстоятельный анализ влияния различных зарубежных школ на развитие российской экономической мысли. (См. работы А. А. Исаева, А. И. Чупрова, А. А. Мануилова, В. В. Святловского, И. Г. Блюмина, В. М. Штейна и др.) Однако в данном случае речь идет о российской политэкономии как особом феномене мирового историко-экономического процесса.

См. Шухов Н. С, Фрейднин М. П. Математическая экономия в России (1865–1995 гг.). М., 1996; Шухов Н. С. Ценность и стоимость (опыт системного анализа). Ч. 1.2. М., 1994; Шухов Н. С, Щербаков В. Н. Русская политическая экономия. М., 1998; Шухов Н. С, Щербаков В. Н., Герасина О. Н. История русской политической экономии. М., 2005. Надо выделить также и работу В. А. Павлова «История российской политической экономии» (1995), в которой ее автор, во-первых, рассматривает историю этой науки как историю русской экономической мысли вообще; во-вторых, отвергает, по существу, какие-либо достижения советской политэкономии; в-треть их, отождествляет современную политэкономию с экономической теорией (экономикс), трактуя ее в духе неоклассической теории. Среди зарубежных публикаций обращает на себя внимание работа немецкого исследователя И. Цвайнерта «История экономической мысли в России (1805–1905)», вышедшая в свет на русском языке в 2008 г. Отдавая должное автору в систематизации материала, мы, тем не менее, не можем согласиться с ним по целому ряду вопросов, касающихся весьма поверхностной трактовки экономических взглядов российских экономистов (например, Г. Шторха, А. И. Бутовского, И. Я. Горлова, Н. И. Зибера и др.), критерия выделения трех основных этапов развития российской политэкономии, ее места и роли в мировой экономической мысли.

К числу таких представителей относятся прежде всего И. С. Пересветов, Ермолай-Еразм, А. Л. Ордын-Нащекин, Ю. Крижанович, И. Т. Посошков, М. В. Ломоносов, А. Н. Радищев, М. М. Сперанский, Н. С. Мордвинов, Н. И. Тургенев и другие мыслители.

См. Сарториус Г. Начальные основания народного богатства и государственное хозяйство (следуя теории Адама Смита). Казань, 1812; Нейман И. Исследование правил политической экономии по системе Адама Смита. СПб., 1817.

«Отличительной чертой русской “национальной экономии” была органическая связь анализа источников богатства с нравственными учениями, а также глубокими рекомендациями по подъему производительных сил России. Зародившаяся на русской почве политическая экономия постепенно приходит в соприкосновение с политической экономией стран Западной Европы и в первую очередь с учением Адама Смита, – этого, по словам В. И. Ленина, – “великого идеолога передовой буржуазии”. Учение А. Смита о природе и источниках богатства народов не могло не волновать русских мыслителей, заботившихся о “приумножении” и “сохранении” общественного богатства. Социально-этические и экономические идеи А. Смита глубоко волновали общественную мысль России, хотя она принципиально иначе понимала социальную функцию богатства: русская наука не могла мириться с грубым “экономизмом”, утвердившимся в Западной Европе. В русской литературе даже смитовское толкование богатства связывалось со специфически русским пониманием социальной функции богатства, состоявшей в утверждении нравственных начал и глубокого гуманизма. Поэтому русские мыслители в лице А. Н. Радищева и декабристов не принимали “целиком” все учение Адама Смита, в частности его проповедь “экономического человека” и эгоизма как якобы коренного свойства человеческой природы» (Шухов Н. С, Щербаков В. Н. Русская политическая экономия. С. 177).

Шлецер Х. Начальные основания государственного хозяйства или науки о народном богатстве. Ч. 1. М., 1805. С. 11–12.

Более развернутое обоснование выдвинутых положений было дано Х. Шлецером во-втором издании данного учебника (См. Шлецер Х. Начальные основания государственного хозяйства или науки о народном богатстве. Ч. 1. М., 1821. С. 9–10).

Шторх Г. Курс политической экономии, или изложение начал, обусловливающих народное благоденствие. Т. 1. СПб., 1881. С. 9. Первоначально эта книга была написана Г. Шторхом на французском языке (1815), перевод на русский язык был осуществлен значительно позже, в 1881 г.

Шторх Г. Курс политической экономии, или изложение начал, обусловливающих народное благоденствие. Т. 1. СПб., 1881. С. 9. Первоначально эта книга была написана Г. Шторхом на французском языке (1815), перевод на русский язык был осуществлен значительно позже, в 1881 г.

Шторх Г. Указ. соч. Т. 1. С. 11.

Шторх Г. Указ. соч. Т. 1. С. 17.

Степанов Т. Записки о политической экономии. Ч. 1. СПб., 1844. С. VI.

Степанов Т. Записки о политической экономии. Ч. 1. СПб., 1844. С. VII.

См. Степанов Т. С. XXVII.

См. Степанов Т. Ч. 1. С. II.

См. Степанов Т. Ч. 1. С. II.

Степанов Т. С. III.

Степанов Т. С. II.

Сэй Ж.-Б. Катехизис политической экономии. СПб., 1833. С. 235.

Любопытно отметить, что годом позже (1848) вышел в свет трехтомный курс Дж. С. Милля «Основы политической экономии и некоторые аспекты их приложения к социальной философии». Первый том он посвятил производству, второй – распределению, третий – обмену.

Бутовский А. Опыт о народном богатстве или о началах политической экономии. Т. 1. СПб., 1847. С. I.

Бутовский А. Опыт о народном богатстве или о началах политической экономии. Т. 1. СПб., 1847. С. III.

«Только там, где равновесие водворяется между этими двумя началами или, по крайней мере, где оно принимается за основание, можно предполагать дальнейшее развитие человеческой деятельности. Там только пробуждается в людях стремление к истинному, развиваются между ними понятия изящного, доброго, утверждается понятие о простом, рождается законность» (Там же. С. IX–X).

Бутовский А. Указ. соч. Т. 1 С. XI.

Бутовский А. Указ. соч. Т. 1. С. XXX–XXXI.

Важную роль в развитии российской политэкономии на данном этапе сыграли также работы И. А. Лилеева, И. В. Вернадского, Д. Н. Струкова, А. Я. Антоновича и ряда других ученых.

Данный подход воспроизводит, по сути дела, взгляды Ж. Б. Сэя, который писал: «Но с тех пор как политическая экономия сделалась изложением законов, управляющих экономией человеческих обществ, истинные государственные люди поняли, что изучение ее не может быть для них безразлично» (Сэй Ж.-Б. Трактат по политической экономии. С. 3).

Горлов И. Н. Начала политической экономии. Т. 1. СПб., 1859. С. III.

См. Горлов И. Н. Указ. соч. С. 1.

См. Горлов И. Н. Указ. соч. С. 4.

См. Горлов И. Н. Указ. соч. С. 5.

При этом И. Я. Горлов особо подчеркивал, что «трудно доказать, чтоб на земле когда-нибудь воцарился золотой век, тем более что он несовместим с человеческой природою, которая имеет своим существенным законом бесконечное развитие и вечное стремление к высшему совершенству. Желаниям человека нет предела, и потребности его никогда не могут быть вполне удовлетворены. Смотря на богатство как на экономическое состояние, с этой точки зрения мы находим, что оно представляет явление, имеющее только историческое и сравнительное достоинство» (Там же. С. 5–6).

Горлов И. Н. Указ. соч. С. 17.

Бабст И. К. Публичные лекции по политической экономии, читанные профессором И. К. Бабстом в зале практической академии коммерческих наук. М., 1860. С. 6.

«Все то, что только может удовлетворять наши потребности, – пояснял И. К. Бабст, – называется добром или ценностью. К ней относятся не только вещественные предметы, но и всякая полезная услуга, всякая удовлетворяющая нашим нуждам хозяйственная деятельность, если польза, приносимая ею, всеми признается и очевидна, а также в том случае, если она имеет цену в хозяйственном отношении. Чем выше уровень экономического развития общества, тем разнообразнее создаваемые ценности, т. е. предметы, удовлетворяющие эти потребности» (Там же).

В этой связи в духе А. Смита И. К. Бабст писал: «Каждый думает и промышляет только о себе: землевладелец заботится о своих выгодах своего торга, и тем не менее все вместе они удовлетворяют взаимным своим потребностям и нуждам, нуждам народным, общественным» (Бабст И. К. Публичные лекции. С. 9).

Бабст И. К. Публичные лекции. С. 10.

Бабст И. К. Публичные лекции. С. 11.

Бабст И. К. Публичные лекции. С. 11. Такое определение политэкономии представлено и в других работах (См. Бунге Н. Х. Основания политической экономии. Киев. 1870. С. 11; Вреден Э. Р. Курс политической экономии. СПб., 1874. С. 2, 12).

Бабст И. К. Изложение начал народного хозяйства. Т. 1. М., 1872. С. 16.

Исаев А. А. Начала политической экономии. СПб., 1894. С. 6.

Исаев А. А. Указ. соч. С. 12.

Исаев А. А. Указ. соч. С. 17. Аналогичную точку зрения развивали и другие экономисты. См., например: Пихно Д. И. Основания политической экономии. Киев, 1890 г. С.1; Иванюков И. И. Политическая экономия как учение о процессе развития экономических явлений. М., 1891. С. 1; Георгиевский П. И. Политическая экономия. Т. 1. СПб., 1901. С. 2, 23.

Филиппович Е. Основания политической экономии. СПб., 1901. С. 1.

Филиппович Е. Указ. соч. С. 31.

Нетрудно видеть, что такая трактовка предмета политической экономии воспроизводит концептуальные идеи К. Менгера.

Туган-Барановский М. И. Основы политической экономии. СПб., 1909. С. 19.

«…Политическая экономия изучает стихийную закономерность свободного менового хозяйства не только потому, что эта система хозяйства господствует в наше время. Существуют глубокие, гносеологические причины, почему политическая экономия должна была возникнуть на основе изучения именно этой хозяйственной системы. Пока не было широкой свободы обмена и пока обмен вообще играл подчиненную роль, до тех пор не было и почвы для политической экономии. И только с возникновением новых хозяйственных отношений политическая экономия складывается в особую, в высшей степени своеобразную, теоретическую дисциплину, резко отличающуюся по своему гносеологическому характеру от всех других общественных наук… (См. там же.) Отсюда, однако, не следует, что наша наука признает эту систему необходимым или неизменным условием хозяйственной жизни общества. Наоборот, современная экономическая наука рассматривает народное хозяйство как находящееся в процессе непрерывного изменения, исторического развития. Было время, когда меновое хозяйство еще не возникло, и будет время, когда этот хозяйственный строй, совершив свой круг развития, отойдет в прошлое» (Туган-Барановский М. И. Указ. соч. С. 21).

Туган-Барановский М. И. Указ. соч. С. 22.

Кулишер И. М. Указ. соч. С. 3.

Кулишер И. М. Указ. соч. С. 5.

Кулишер И. М. Указ. соч. С. 3.

Кулишер И. М. Указ. соч. С. 3.

Заметим, к подобному пониманию предмета политической экономии пришел в конечном счете и другой известный российский экономист А. А. Мануилов. Сначала он определял ее как науку, изучающую материальный быт, материальную культуру народа (См. Мануилов А. А. Политическая экономия. М., 1914. С. 56). Затем автор стал придерживаться традиционной точки зрения, утвердившейся в литературе второй половины XIX в. «Политическая экономия, – писал он, – имеет дело преимущественно с понятием народного хозяйства» (Железнов В. Я. Очерки политической экономии. М., 1905. С. 116).

Железнов В. Я. Очерки политической экономии. М., 1905. С. 2.

Железнов В. Я. Указ. соч. С. 6.

Железнов В. Я. Указ. соч. С. 6.

Необходимо отметить, что его курс лекций по политической экономии впервые был издан в 1892 г. (Чупров А. И. Политическая экономия. Лекции. М., 1892).

В дальнейшем этот курс неоднократно переиздавался (как, впрочем, и аналогичные курсы других авторов: А. А. Исаева, И. М. Кулишера, П. И. Георгиевского, А. А. Мануилова, М. И. Туган-Барановского, В. Я. Железнова и др.) и пользовался большой популярностью в студенческой среде и научных кругах.

Чупров А. И. Политическая экономия. С. 11.

Чупров А. И. Политическая экономия. С. 11.

Чупров А. И. Политическая экономия. С. 11.

Чупров А. И. Политическая экономия. С. 12.

Чупров А. И. Политическая экономия. С. 14.

Чупров А. И. Политическая экономия. С. 17.

Чупров А. И. Политическая экономия. С. 20.

Заметим, подобное определение предмета политической экономии дал и Н. А. Каблуков. Он писал: «Политическая экономия как общественная наука занимается изучением тех отношений, которые складываются между людьми в их деятельности, направленной на добывание средств для удовлетворения потребностей в материальных предметах, т. е. изучением отношений людей в их хозяйственной деятельности» (Каблуков Н. А. Политическая экономия. М., 1918. С. 41).

Зомбарт В. Современный капитализм. Т. 1. М.; Л. 1931. С. 7.

Люксембург Р. Введение в политическую экономию. С. 97–98.

Мотылев В. Е. Краткий курс политической экономии. Ростов-Дон, 1926. С. 5.

Михалевский Ф. И. Политическая экономия. М., 1930. С. 19.

См. Богданов А. А., Степанов И. И. Курс политической экономии. Т. II. М., 1925. С. 15.

Вестник Коммунистической академии. 1925. № 11. С. 287.

Вестник Коммунистической академии. 1925. № 11. С. 277–278.

Розенберг Д. Политическая экономия в широком и узком смысле // Проблемы экономики. 1931. № 6. С. 139.

Крумин Г. О некоторых задачах на экономическом фронте // Проблемы экономики. 1936. № 2. С. 6.

Крумин Г. О некоторых задачах на экономическом фронте // Проблемы экономики. 1936. № 2. С. 6.

Ленинский сборник, XI. 2-е изд. М.; Л., 1931. С. 349.

Вознесенский Н. К вопросу об экономике социализма // Большевик. 1931. № 23–24. С.33.

Вознесенский Н. К вопросу об экономике социализма // Большевик. 1931. № 23–24. С. 33–34.

См. Гатовский Л. М. О предмете и методе теории советского хозяйства // Проблемы экономики. 1930. № 1. С. 81, 83.

О преподавании экономической политики в вузах: краткий реферат лекции, прочитанной т. Гатовским преподавателям экономического цикла Комакадемии 8 октября 1934 г. // ИКП. 1934. № 12. С. 111.

Борилин Б. О предмете политической экономии социализма и ее преподавании // Большевик. 1937. № 1. С. 22.

См., например: Абезгауз Г., Дукор Г. Очерки методологии политической экономии. М., 1931. С. 78.

Лапидус И., Островитянов К. Политическая экономия, Ч. I. М., 1932. С. 14.

Лапидус И., Островитянов К. Политическая экономия, Ч. I. М., 1932. С. 15.

«Марксизм-ленинизм всегда смотрел на научную теорию не как на самоцель, а как на “руководство к действию”. Политэкономия Маркса и Ленина прежде всего сосредоточила свое внимание на изучении законов возникновения, развития и гибели производственных отношений товарно-капиталистического общества потому, что познание этих законов вооружает пролетариат мощным оружием в его борьбе за свержение капитализма» (Там же).

Таль Б. О предмете политической экономии и ее преподавании // Большевик. 1936. № 22. С. 33.

Таль Б. О предмете политической экономии и ее преподавании // Большевик. 1936. № 22. С. 37.

Таль Б. О предмете политической экономии и ее преподавании // Большевик. 1936. № 22. С. 40.

Некоторые вопросы преподавания политической экономии // Под знаменем марксизма. 1943. № 7–8. С. 57.

Некоторые вопросы преподавания политической экономии // Под знаменем марксизма. 1943. № 7–8. С. 58.

Некоторые вопросы преподавания политической экономии // Под знаменем марксизма. 1943. № 7–8. С. 58.

Заметим, большое внимание в редакционной статье уделялось вопросу об экономических законах социализма. Довольно глубокой критике было подвергнуто не изжитое еще, особенно в преподавании политэкономии, представление об отсутствии экономических законов социализма. В этой связи авторы подчеркивали, что «отрицать наличие экономических законов при социализме – значит скатиться к самому вульгарному волюнтаризму, который заключается в том, что на место закономерного процесса развития производства ставится произвол, случайность, хаос. Естественно, при таком подходе к делу теряется всякий критерий правильности той или иной линии, той или иной политики, теряется понимание закономерности тех или иных явлений в нашем общественном развитии. В самом деле, азбучной истиной является, что общество, какова бы ни была его форма, развивается по определенным законам, основанным на объективной необходимости».

Вместе с тем в статье выдвигалось положение о том, будто объективные экономические законы могут проявляться лишь в двух формах – как законы стихийные и познанные. В частности, специфика проявления экономических законов социализма усматривалась в том, что «это объективная необходимость, познанная людьми, прошедшая через сознание и волю людей» (Некоторые вопросы преподавания политической экономии. С. 65–66). Отсюда следовало, что если объективная необходимость не познана людьми, не прошла через их волю и сознание, то она не может проявиться, а значит, не может действовать. Это была очевидная уступка тому волюнтаризму, который подвергался в статье критике. Ведь объективность любых законов, включая и экономические, проявляется как раз в том, что они действуют независимо от того, познали их люди или нет.

См. Сталин И. Экономические проблемы социализма в СССР. М., 1952. С. 171.

Политическая экономия. М., 1954. С. 10. Следует отметить, что данный учебник переиздавался трижды: в 1955, 1958 и 1962 гг.

См., например: Островитянов К. В. Предмет политической экономии. М., 1954. С.13; Выгодский С. Л. Предмет политической экономии. М., 1954. С. 17; Голубничный И. С. Предмет политической экономии. М., 1954. С. 6; Блинов В. Н. Предмет политической экономии. М., 1955. С. 21; Леонтьев Л. А. Что такое политическая экономия. М., 1956. С. 4; Козлов Г. А. Предмет и метод политической экономии. М., 1968. С. 13–14; Мохов И. И. Предмет и метод политической экономии. М., 1968. С. 8; Курс политической экономии. Т. 1. М., 1970. С. 20–23; Политическая экономия. М., 1988. С. 48 и др.

См. Румянцев А. М. О предмете политической экономии. М., 1960. С. 37, 73, 76.

Гатовский Л. М. Экономические законы и строительство коммунизма. М., 1970. С. 44.

«Политическая экономия – это наука, изучающая в возникновении, развитии и неизбежной смене исторически определенные способы производства и отвечающие им совокупности общественных производственных отношений непосредственного производства, распределения, обмена и потребления материальных благ с управляющими этими отношениями экономическими законами» (Кронрод Я. А. Законы политической экономии социализма. М., 1966. С. 29–30).

«Политическая экономия изучает, какова объективная общественная форма воспроизводства на данной конкретно-исторической ступени развития общества, т. е. каков общественно необходимый способ производства (воспроизводства). Политическая экономия изучает вместе с тем смену способов производства по мере продвижения общества от одной к другой ступени его исторического развития» (Очерки политической экономии социализма. М., 1988. С. 28–29).

Брагинский С. В., Певзнер Я. А. Политическая экономия: дискуссионные аспекты, пути обновления. М., 1991. С. 5.

Брагинский С. В., Певзнер Я. А. Политическая экономия: дискуссионные аспекты, пути обновления. М., 1991. С. 6.

Сводя предмет политической экономии к изучению исключительно товарного хозяйства, авторы утверждают, что все способы производства, покоящиеся на нерыночных отношениях, должны изучаться не этой наукой, а другими общественными науками (история, социология, политология и т. д.). В качестве решающего «аргумента» приводится следующее высказывание Ф. Энгельса: «Политическая экономия начинается с товара, с того момента, когда продукты обмениваются друг на друга отдельными людьми или первобытными общинами» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 498) (Там же. С. 3).

Спрашивается, неужели авторы не ведают, что ограничительная версия предмета политэкономии была преодолена в 30–40-х гг. ХХ в.? Зачем же вновь возвращаться к пройденному и абсолютизировать прежнюю догму? Ссылка же на Ф. Энгельса вообще неуместна. Его высказывание вырвано из общего контекста, в котором речь идет о сути диалектического метода, впервые примененного К. Марксом в политической экономии. Раскрывая ее, Ф. Энгельс показал взаимосвязь двух аспектов данного метода – исторического и логического – применительно к исследованию товара, процесса обмена, присущих ему форм разрешения противоречий. Но он вовсе не утверждал при этом, что политэкономия как наука начинается только с капитализма, в котором рыночные отношения стали всеобъемлющими, а все предшествующие ему способы производства находятся за пределами ее предмета. Софистический прием, используемый авторами, позволяет «доказать» все, что угодно.

Борисов Е. Ф. Экономическая теория. М., 1993. С. 35.

Общая экономическая теория (политэкономия) / под общ. ред. В. И. Видяпина, Г. П. Журавлевой. М., 1995. С. 28.

Ход этой дискуссии и ее результаты излагаются в учебной литературе, на страницах журналов «Вопросы экономики», «Российский экономический журнал» и др. Среди специальных работ, посвященных данной проблеме, можно выделить следующие: «Капитал» и экономикс. Вопросы методологии, теории, преподавания. М., 1998; Содержание, логика и структура современной экономической теории. М., 1999; Экономическая теория на пороге ХХI века. СПб., 1996 и др.

Мочерный С. В., Симоненко В. К., Секретарюк В. В., Устенко А. А. Основы экономической теории / под общ. ред. СВ. Мочерного. С. 14.

Капитал и экономикс: вопросы методологии, теории, преподавания. Вып. 2 / под ред. В. Н. Черковца. М., 2006. С. 85.

«Экономикс уже есть эклектический (по крайней мере, в большинстве случаев, особенно – в макроэкономике) синтез определенных политико-экономических разработок (точнее, снятие, “перевод” этих теорий на “язык” функционирования рынка) – от теорий предельной полезности, предельной производительности, факторов производства до монетаризма и кейнсианства» (Капитал и экономикс. С. 87).

Внимание этой «теории сконцентрировано на внешних функциональных зависимостях экономики, на сфере обмена с его множеством паутинообразных взаимодействий (отношений) покупателей и продавцов (потребителей и производителей), сквозь призму которых обоз ревается вся экономическая жизнь. Вместе с тем, с помощью математической формализации создана внешняя видимость приближения к естественным наукам, изучающим фундаментальные законы природы, внешняя потому, что современная экономическая теория уклоняется от признания таких законов в экономике» (Черковец В. Н. Политическая экономия. Принципы. Проблемы. Политика. М., 2005. С. 17).

Рязанов В. Т. Экономическое развитие России. Реформы и российское хозяйство в XIX–XX вв. СПб., 1998. С. 241.

«Безусловно, научные элементы “экономикс” содержат обобщения исследований современного рыночного механизма и их нужно изучать, но это просто другая наука, и что самое главное – это наука конкретного экономического уровня. Она в отличие от политической экономии не является общей экономической теорией, не может выполнять функций философии хозяйства, не изучает глубинные основы и противоречия, сущностные закономерности функционирования и развития экономической цивилизации. Между тем объективная необходимость такого изучения существует в любую эпоху, а в наше время возрастания социального динамизма и обострения глобальных противоречий становится тем более актуальной» (Елецкий Н. Д. Общая экономическая теория (политическая экономия). С. 4).

«…Философская роль политической экономии не ограничивается исследованием всеобщих экономических закономерностей хозяйства как целого. В процессе политико-экономического исследования структурно-институциональной конкретизации отношения собственности вскрываются первично-сущностные основы власти, государства, политики, права, всех элементов духовной культуры. Поэтому данная наука воплощает экономическую, т. е. наиболее глубинную сторону философии надстроечных форм. Только на основе анализа системы экономических интересов и роли в этой системе интересов собственников возможно создание научных теоретических концепций философии власти, политики, права и т. д. Отмеченные объективные взаимозависимости структурных элементов социума проявляют себя на всех исторических этапах развития цивилизации» (Елецкий Н. Д. Общая экономическая теория (политическая экономия). С. 172).

«В предельно общем плане политико-экономический аспект философии истории связан с исследованием перехода от первобытного экономического равенства – к эксплуататорскому обществу и от этого последнего – к преодолению эксплуатации, отчуждения труда и разделения социально-экономических качеств непосредственных производителей и собственников. Конкретизация данного подхода предполагает анализ внутренней логики эксплуатации, причин ее возникновения, этапов развития, форм и механизмов преодоления, необходимости и содержания процесса “отрицания отрицания” социально-экономической однородности общества. Эти проблемы существенно актуализировались в XX в. в аспекте того влияния, которое достигнутый уровень производительных сил оказывает на общецивилизованное развитие человечества» (Елецкий Н. Д. Общая экономическая теория (политическая экономия). С. 244).

Следует, однако, «различать понятия “объективная реальность” и “объект”. Первое охватывает все существующее независимо от нашего сознания, объективная реальность в качестве своей противоположности имеет сознание; второе берет только то из объективной реальности, что на данном этапе развития общества стало предметом теоретической и практической деятельности человека, его противоположностью выступает не сознание, а субъект, превращающий явления и вещи объективной реальности в объект своего действия» (Копнин П. В. Гносеологические и логические основы науки. С. 74).

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 183.

Лейбниц Г. Новые опыты о человеческом разуме. М., 1936. С. 345.

Гносеология (греч. гносис — знание, логос — слово, учение) – теория познания, одна из составных частей философии, «учение о способности человека познавать действительность, об источниках, формах и методах познания, об истине и путях ее достижения» (Философский словарь. М., 1968. С. 78).

Агностицизм (греч. а — не, гносис — знание) – «учение, отрицающее полностью или частично возможность познания мира» (Там же. С. 7). Заметим, первый термин ввел в научный оборот немецкий философ И. Кант, второй – английский естествоиспытатель Т. Гексли.

Копнин П. В. Указ. соч. С. 55–56. «Эта форма скептицизма была более подробно обоснована школой античного скептицизма (Пиррон, Карнеад, Энезидем и др.). Причем античные скептики не были столь решительными, как агностики нового времени. Их скептицизм носит осторожный, утонченный характер, направленный не только против познавательного оптимизма, но и против догматизма. Например, Карнеад различал три степени вероятности познания: 1) просто вероятное представление; 2) вероятное и не противоречащее другим представлениям; 3) вероятное, не противоречащее другим и всесторонне проверенное представление. Всякое представление вероятно, но возможно достигнуть и вероятности третьей степени, где хотя мы и не имеем ручательства в истинности, но все же можем на основе этого знания практически действовать».

Юм Д. Сочинения в двух томах. Т. 2. М., 1965. С. 33.

Юм Д. С. 52.

Кант И. Пролегомены. М., 1937. С. 51.

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 8. Внимательный читатель может спросить: какое отношение все эти философские рассуждения об агностицизме имеют к политической экономии? Отвечаем: самое непосредственное. Дело в том, что в любой науке, в том числе и в политэкономии, осознанно или неосознанно применяются, как мы увидим далее, философские методы познания. Лишь один пример: со второй половины XIX в. в социально-экономической литературе развернулась острая дискуссия по вопросу о сущности стоимости и формы ее проявления. Именно по сути дела в соответствии с кантианской концепцией маржиналисты всех мастей отрицали возможность существования стоимости как объективного экономического явления. Так, русский экономист П. Б. Струве, воюя против «метафизики» политической экономии, утверждал, что эта наука должна просто описывать факты и явления в том виде, в каком они непосредственно выступают на поверхности экономической жизни общества. Поэтому главной, основной категорией политэкономии должна стать категория цены, данной как непосредственный факт, как видимое явление. «Цена, – писал П. Б. Струве, – и абстрактно есть основная экономическая (междухозяйственная) категория, и конкретно она есть основное данное, из которого строится вся экономическая действительность» (Струве П. Хозяйство и цена. Ч. II. М., 1916. С. 70). Что же касается стоимости (ценности), то она «как нечто отличное от цены, от нее независимое, ее определяющее, есть фантом»; «категория объективной ценности есть лишь метафизическое удвоение категории цены» (Там же. Ч. I. С. 96, 97). Подобные воззрения разделяют и многие современные экономисты. Таким образом, агностицизм многолик, в той или иной форме он находит прибежище и поддержку в различных науках, в том числе и в политической экономии, в части, касающейся трактовки стоимости, экономических законов и т. п.

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 18. С. 145.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 39. С. 174.

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 152–153.

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 298.

Рубинштейн Л. С. Бытие и сознание. М., 1957. С. 154.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 7.

Метод – это «в самом общем значении способ достижения цели, определенным образом упорядоченная деятельность. Метод в специально философском значении, как средство познания, есть способ воспроизведения в мышлении изучаемого предмета. Сознательное применение научно обоснованных методов является существеннейшим условием получения новых знаний» (Философский словарь. С. 214).

Экономическая энциклопедия. Т. 2. М., 1975. С. 477.

Джохадзе Д. В. Основные этапы развития античной философии. М., 1977. С. 16.

Гомперц Т. Греческие мыслители. Т. 1. СПб., 1911. С. 54.

См. Маковельский А. О. Досократики. Ч. 1. Казань, 1914. С. 153.

Материалисты Древней Греции. М., 1955. С. 60–61.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 419.

Маркс К., Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956. С. 79.

Гегель Г. Соч. Т. X. М., 1939. С. 224.

Гегель Г. Соч. Т. X. М., 1939. С. 225.

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 255.

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 326.

Бэкон Ф. Новый Органон. М., 1938. С. 20.

Бэкон Ф. Новый Органон. С. 78.

Бэкон Ф. Новый Органон. С. 18–19.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 343.

Гоббс Т. Избранные произведения. Т. 1. М., 1964. С. 105.

Гоббс Т. Указ. соч. С. 115.

Локк Д. Избранные философские произведения. Т. 1. М., 1960. С. 128.

Локк Д. Избранные философские произведения. Т. 1. М., 1960. С. 129.

В этой связи необходимо отметить, что важную роль в разработке проблематики эмпиризма сыграли также французские материалисты второй половины XVIII в. Ж. Ламетри, К. Гельвеций, П. Гольбах, Д. Дидро. Они выдвинули учение о зависимости всех форм знания от опыта, от ощущений, преобразующихся на более высокой ступени развития в формы мышления и умозаключения. Опытное по своему источнику знание, по их мнению, имеет целью не отвлеченное постижение истины, а достижение способности совершенствовать и увеличивать могущество человека. Находясь под влиянием гносеологической концепции Ф. Бэкона, французские материалисты считали основными методами познания наблюдение и эксперимент. С материалистических позиций они дали развернутую критику теории врожденных идей, выдвинутую их соотечественником Р. Декартом.

Декарт Р. Метафизические размышления. СПб., 1901. С. 23, 25.

Декарт Р. Правила для руководства ума. М., 1936. С. 57.

Декарт Р. Рассуждение о методе. М., 1925. С. 48.

Спиноза Б. Избранные произведения. Т. 1. М., 1957. С. 567.

Спиноза Б. Избранные произведения. Т. 1. М., 1957. С. 325–328.

Спиноза Б. Указ. соч. Т. 1. С. 325, 328, 349.

Спиноза Б. Указ. соч. Т. 1. С. 325, 326.

См. Лейбниц Г. Новые опыты о человеческом разуме. С. 47.

Соч. Т. 1. М., 1929. С. 134, 133–134.

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 18. С. 260.

Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 23. С. 43–44.

Копнин П. В. Диалектика как логика и теория познания. М., 1973. С. 80.

Павлов Т. Теория отражения. М., 1948. С. 401.

Копнин П. В. Указ. соч. С. 80.

Павлов И. П. Лекции по физиологии. М., 1952. С. 21.

Тимирязев К. А. Соч. Т. VIII. М., 1939. С. 73. Следует, однако, отметить, что разработка методологии познания идет чрезвычайно медленно по сравнению с развитием самой науки, что методология порой плетется вслед за развитием науки. Об этом в свое время писал крупный английский ученый Дж. Бернал: «Изучение научного метода, – отмечал он, – идет значительно медленнее, чем развитие самой науки. Ученые сначала находят что-то, а затем уже, – как правило, безрезультативно – размышляют о способах, которыми это было открыто» (Бернал Д. Наука в истории общества. М., 1956. С. 21).

Плеханов Г. В. Соч. Т. II. М., 1956. С. 151.

«Происхождение термина “метафизика” случайно. В I в. до н. э. греческий ученый Андроник из Родоса решил привести в порядок и “переиздать”, т. е. исправить и заново переписать, рукописи Аристотеля. В своем издании Андроник вслед за группой сочинений, относящихся к физике (ta physika), поместил группу трактатов, в которых Аристотель рассматривал вопросы, относящиеся к проблемам бытия и познания. Андроник объединил эти сочинения под названием “То, что [идет] после физики [ta meta ta physika]”. Со временем термин этот (“метафизика”) приобрел особое философское значение. Им стали обозначать вообще все философские учения о началах (принципах) бытия вещей и о началах их познания, иначе говоря, высшие вопросы онтологии и гносеологии (теория познания). Но термин этот (“метафизика”) стал применяться не только как термин, означающий высший (“первый”) предмет философии. Он стал применяться и как термин, характеризующий метод философского исследования. “Метафизическим” познанием стали характеризовать познание, опирающееся не на чувственное созерцание, а на умозрение, на созерцание интеллектуальное. Это – то, что ум “видит” в вещи как составляющее ее сущность. “Метафизическое» познание – познание сути вещей, сущностное видение, сущностное созерцание”» (Асмус В. Ф. Метафизика Аристотеля / Аристотель. Соч. в 4 т. Т. 1. М., 1975. С. 5).

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20. С. 20–21.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 303.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 21. С. 303. Заметим, кстати, в этой связи, что в данную эпоху вырабатывались и различные общие методы научного исследования: анализ (греч. «аналисис» – разложение, расчленение) – мысленное расчленение явления на его составные части; синтез (греч. «синтесис» – соединение) – мысленное соединение частей явления, исследование его как единого целого; индукция (лат. «индукцио» – наведение) – движение мысли от единичного к общему, от знания меньшей степени общности к знанию большей степени общности; дедукция (лат. «дедукцио» – выведение) – движение мысли от общего к частному, от знания большей степени общности к знанию меньшей степени общности и др.