Васенин ощутил спазм в горле, с трудом проглотил ком, отогнал дикое желание промочить глотку и обратился к хорунжему:
– Рычков, в какой подводе награды и похвальные грамоты?
– Э-э… м-м… – старший отряда смутился и замялся, закусывая губу, – не смею знать, вашблагородие, не ведомо мне. Поди, в вашей сумке, а она в первой подводе. Принести? Я пулей.
– Отставить, хорунжий. Сам я. Всем вольно, но пока не расходимся.
Поручик, унимая дрожь пальцев, зашагал к обозу, вынул из-за поясного ремня черные перчатки и стал лихорадочно натягивать их на ледяные от волнения руки. Да и на сердце совсем стало не горячо даже после теплых слов в адрес подчиненных.
Оказавшись возле подводы с мирно жующей травяную жвачку лошадью, он легонько похлопал кобылу по шее, погладил рыжую гриву и подошел к телеге. Искоса взглянув на довольных шепчущихся казаков, стоявших поодаль, поручик сделал вид, что копошится в коричневой сумке, выискивая обещанные награды. Но страшные награды покоились совсем не в ней. Васенин облизнул сухие губы, мысленно успокоил себя фразой «во имя отчизны и во благо Верховного, а не ради наживы» и посмотрел на вздернутый ствол пулемета. Напряженный взгляд скользнул по отряду, дальше по стене леса, скалам, дороге, тающей между большими камнями, покрытыми мхом. «Никого. Прости меня, Господи!»
Только вот не заметил офицер смутно переливающегося у замшелых валунов марева воздуха, в котором стали медленно проступать очертания человека. Словно невидимка из потустороннего мира, тот явил себя, осторожно шагая из параллельного пространства.
– Простите, казачки! И не обессудьте.
– Пошто-о вашблагоро…
– Курва-а…
– Н-не-ет!
Крики и мат казаков заглушила длинная очередь «Льюиса», трясущегося в руках Васенина. Лошади дернулись, скрипнули колеса телег, вспорхнули с деревьев невидимые до сих пор птицы. Бородатые удалые мужики попадали, как опрокинутые жерди изгороди, не успев ничего предпринять. Несколько окровавленных тел лежали вповалку, пара еще дышала, стоны затихали, хрип и булькающие всхлипывания. Они сейчас были похожи на младенцев, корчащихся в люльке и усердно сосущих бутылочки с молоком. Почему-то эта ассоциация пришла в голову Васенина. Может быть, потому что дочка также провожала папу в дальний путь, лежа в кроватке и захлебываясь сцеженным молоком матери.