– Доктор, посмотрите моих кошек.
– А где они? – спрашивает тот.
– Здесь, – отвечает мама, кладет на стол чемоданчик, и открывает
его. А там лежат восемь кошек, по стойке смирно. Лапы связаны и
морды забинтованы – чтобы не орали. Только хвосты – туда-сюда,
влево-вправо...
Вся больница бегала посмотреть...
Так вот, вышел я в коридор, а мама, накрашиваясь, увидела меня в
зеркало и сказала:
– Хухер-мухер[1], Костя.
– Хухры-мухры, цурюка[2], – торопливо пробормотал я.
Мама оторвалась от зеркала, повернулась ко мне и с возмущением
переспросила:
– Цурюка? Зап ардажер, сердев, ынау-мынау![3]– Эй! – возмутился
папа, переставая раскладывать корм по мискам. – Я тоже немного язык
знаю! Это кто же тогда ынау-мынау? Я?
– Ардажер, хухры-мухры, мухры-хухры, – затараторил я. -Зап Сет
тага горк минерап. Зап шердап. Лапсердюк. Ыкувон, генекал ардажер.
Ынау-мынау ардажер ук. Зап ынау-мынау. (Ну, сможете сами перевести?
Слабо? Позор... «Мама, доброе утро два раза подряд. Сет[4] отуманил
мой разум во сне. Я кривоязыкий. Мое уважение огромно. Папа, не
ругайся с мамой; пустынным шакалом мама назвала меня. Я пустынный
шакал».)
– Вот так-то, – миролюбиво сказала мама, переходя на русский.
Из-за легкого узбекского акцента казалось, что она с родного языка
перешла на иностранный. Мама выросла в Ташкенте. Во время
землетрясения ее родители пропали, и она жила в детдоме. Но
рассказывать об этом не любит. Зато о Ташкенте может часами
говорить. Если ее послушать, то на свете нет города красивее и
солнечнее. И люди там особенные, и персики там, и вообще... Это ее
пунктик N 2 – после кошек. Нет, N 3, второй – это
древнеегипетский.
На самом-то деле никто не знает, как древние египтяне говорили,
ведь их язык сохранился только в древних надписях, и одни
специалисты, например, считают, что пустынный шакал произносится
«ынау-мынау», а другие – «еня-меня». Но если уж маме пришло в
голову учить нас древнеегипетскому... Мы со Стасом сначала
бунтовали, но потом передумали; никто этого языка не знает, и у нас
будет свой секретный шифр.
Проскользнув в ванную, я принялся ожесточенно чистить зубы.
Хорошо, что сегодня суббота. Не надо учить уроки, особенно
английский. А то у меня все перепуталось. В среду был пересказ
текста, и я два раза «школу» вместо «скул» назвал «цурах»[5].
Хорошо еще, что глуховатая Елена Константиновна, наша учительница,
больше внимания обращает на уверенный тон, чем на то, что
говоришь.