– Кто-кто не пришел? – споткнулась Серафима.
– Блудни. Кто-то говорит, что это души умерших лихих людей. Кто – демоны лесные. Кто – дети брошенные. Кто ведь чего напридумывает. Только их все стороной обходят, хоть и не знают ничего толком про них. Но самое главное, что точно известно – они раньше, бают, приходили по ночам в деревни, когда туман опускался, и воровали детишек прямо из изб.
– Зачем?
– А самое дорогое в семье – это ребеночек. Вот они самое дорогое у людей и забирали, к себе уносили. Они унылые, у них ни радости, ни покоя нет, вот они людям и завидуют. А так придут – услышат, что имена вслух говорят такие никчемные, не завидуют, и не берут никого. Какая радость может быть, думают они, от Негодника или Замарахи?
– Находка, эй, Находка, – озадаченно подергал Находку за косу Саёк. – А зачем им родители детей-то отдавали?
– Да никто им ничего не отдавал. Что ж они, дурные, что ли, отдавать-то? Они и слышать не слыхали, и видеть – не видали! Найдет на дом туман, а как рассеется, глядь-поглядь – ан нет дитяти. И никто ничего не помнит. Ровно спали все.
– Находка, эй, Находка, – снова последовало нервное подергивание косы.
– Ну чего тебе опять? – оглянулась та. – Я из-за тебя сегодня точно в воду свалюсь, неугомонный, или глаз вичкой выхлещу!
– А меня блудни не украдут? – вид у поваренка был бледный и испуганный.
Как же он сможет спасать царицу Елену, если его утащат какие-то блудни?!
– Тебя-то? – Находка искоса оглядела их защитника. – А твое имя что означает?
– На нашем говоре – «олененок безрогий», – несколько смущенно признался поваренок.
Что бы он ни говорил, а звучало это совсем не мужественно, и он последние несколько часов только тем и занимался, что придумывал себе имя покрасивее, погероичнее, единственному защитнику самой царицы Елены Прекрасной приличествующее. Что он только на себя не примерял – и Медведя, и Орла, и Барса, но в глубине души он со стыдом и обреченностью чувствовал, что назовись он хоть Змеем-Горынычем, на самом деле как был он Сайком, так и останется.
Находка тем временем серьезно обдумывала вопрос. И, наконец, пришла к выводу:
– Ну, если даже безрогий, то не украдут, – уверенно заявила она, не оборачиваясь.
– Даже безрогий… – эхом печально вздохнул поваренок и отчего-то расстроился. – Даже блудни-то на меня не позарятся… И уродился-то я такой никчемучный…