Первым по откинутой лесенке спустился высокий суровый костистый старик с таким же высоким и узловатым, как он сам, посохом, с жидкой белой бородой до скрытых коричневым холщовым балахоном колен, элегантно спутанной рукой тупейных дел мастера, и в широкополой фетровой шляпе, украшенной ветками омелы.
– Архидруид, архидруид!.. – прокатился благоговейный шепоток по толпе зевак.
– Огрин!..
– Мастер Огрин!..
– Неужто он нас покинет?..
– А кто будет предсказывать восходы?..
– И закаты?..
– И говорить, когда в каменном круге и в какую арку каким прищуренным глазом будет видно солнце?
– Его и так видно, между нами, моряками, во все арки, если оно вообще на небе есть, и всеми глазами сразу…
– Но без него его видно просто так, а с ним – по науке! А на это недели вычислений, поди, уходят!
– Прямо таки недели?!
– Ага!
– А откуда ты знаешь?
– Друиды сами так говорят!
– А еще они гороскопы составляют! Я, например – дуб!
– Оно и видно…
Не подавая виду, что слуха его коснулось что-то еще, кроме плеска прибоя и визга чаек, архидруид хмуро, но с достоинством отступил в сторону, давая выйти следующему пассажиру.
Им оказался приземистый упитанный гладко выбритый желтоволосый мужчина лет сорока-сорока пяти, одетый в серую шелковую тунику, украшенную на груди и плечах тонкими серебряными кольцами, сплетенными в подобие кольчуги. В руке его была стиснута позолоченная арфа. Подмышкой зажат тамбурин. Из-за голенища сапога угрожающе торчала флейта. На толстом ремне за спиной, на котором солдаты носят мечи, в колчане цвета хаки покоился тяжелый саксофон. На пухлой надменной физиономии человека-оркестра застыло кислое, глубоко неодобрительное выражение, относящееся то ли к текущей ситуации в частности, то ли ко всему Белому Свету вообще. Вокруг него витали сногсшибательные сивушные пары вчерашнего прощального пира.
– Кириан, глядите!..
– Неужто сам придворный бард поплывет к уладам с прынцессой?!
– Он будет им там играть и петь свои баллады!
– Так им и надо, крапивному семени.
Вслед за бардом, кипя и покрываясь багровыми пятнами от возмущения нахальством похмельного песнопевца, посмевшего выскочить из кареты задолго до своей протоколом определенной очереди, на мостовую грузно вышагнул не менее похмельный эрл Ривал – двоюродный дядя принцессы по матери.
Памятуя эрлов крутой нрав и видя его настроение,