Нормальных больных у нас было больше, и они весело со мной шутили: «Ты, Дмитрий, наш человек до конца жизни». Теперь мне была понятна убийственная правда этой шутки: нашими называли тех, у кого туберкулёз или рак.
Как-то во время обхода Кравченко остановился возле моей койки и спросил у лечащего врача:
– А здесь вы что намерены предпринимать?
Я напрягся в ожидании, а Игорь Васильевич хмурился и медлил с ответом. У меня возникла мысль, что лечение никуда не годится, если нужны какие-то дополнительные меры, и поэтому лечащий не решается об этом сказать.
– Ну? Что будем делать? – Владимир Григорьевич засунул руки в карманы халата и нетерпеливо прохаживался по широкому проходу, между двумя рядами коек.
– Вот именно, что? – не сдержался я. – Будем лечить или пусть живёт?
– Вы уж помолчите, пожалуйста! – разозлился Кравченко. – Сейчас не время шутить! У вас почка не работает! – И отошёл к окну, стал смотреть во двор.
От врачей всегда ждут чего угодно, но только не ответа напрямую. Я тоже не ждал, но почему-то не удивился, даже не к случаю стал улыбаться, вызывая недоумение соседей по палате столь странной реакцией.
«Как всё просто получается, – думал я, – работала, а теперь не работает. Живёт человек – уже не живёт, и не происходит грандиозных потрясений, никто этого не заметит, не узнает, никому до него нет дела, как и при жизни, которая продолжается для оставшихся».
Конечно же, у меня возникло множество вопросов, но расспрашивать я не стал, всё равно от этого ничего не изменится, а причины и механизм остановки пусть изучают мои врачи, у них к этому есть профессиональный интерес.
Кравченко отвернулся от окна и насмешливо проговорил:
– Пока вы думаете, Игорь Васильевич, ваш больной умрёт.
Я рассмеялся:
– Не новость, пока что всё идёт к этому.
– Не волнуйтесь, Трофимов, не о вас речь. Имеется в виду абстрактный больной.
Игорь по-прежнему молчал, будто у него язык отнялся.
Кравченко имел обыкновение подобным образом пытать лечащих врачей у койки больного. Сам-то давно знает, что надо делать, но упаси бог, если лечащий не придёт к тому же выводу.
Неожиданно Владимир Григорьевич обрушивает на Игоря поток латыни. Больные переглядываются, полагая, что тот ругается. Когда Кравченко разговаривает с персоналом на повышенных тонах, устраивая разнос за малейшие упущения в работе, он встряхивает головой, как бы подчёркивая свои слова, и крупные кольца седых волос на затылке смешно перебегают по воротнику его халата.