Памятник Салавату Юлаеву поставили в 1967 году. Всадник, отлитый из бронзированного чугуна, выполнен во всех канонах советского монументализма. Как говорится, не очень, может быть, ладно скроен, да зато крепко сшит. Конь – в полный натуралитет, ни с какой кобылой его не перепутаешь. Лицо рослого и широкоплечего батыра дышит мужеством и благородством. Возможно, именно так и выглядел Салават при жизни. А может быть, прыщавым был и низкорослым. Кто знает – фотографий не сохранилось.
Народ воспел Салавата. О нем писали поэты, о нем писали историки. Памятник ему запечатлён даже на гербе Башкирии. Вы где-нибудь ещё встречали герб, на котором был бы изображён памятник?
Вроде бы, чтят героя, как и положено. Одно досадно: Емельку знает вся Россия, а Салавата помнят только на его родине.
Рассекая сгустившийся мрак, поезд мчится к уральским предгорьям. Далеко позади осталась Уфа, а пассажиры в купе все судачат о мужике на коне, да гадают, кто бы это мог быть такой.
По темной воронежской улице пробирались двое: один – длинный, другой – толстый.
– Здесь, кажись.
– Угу, вон он, сидит, скотина.
– Никого, вроде бы, – длинный с опаской оглядел примыкающие пустынные переулки. – Начинай, а я пока на шухере встану.
Толстый завозился в темноте. Что-то брякнуло, и послышался равномерный скрежет металла об металл: взить-взить, взить-взить, взить-взить. В тишине спящего города это взить-взить звучало особенно громко, и длинный каждый раз вздрагивал – ему казалось, что их вот-вот кто-нибудь да услышит.
Толстый пыхтел от напряжения.
– Черт! Тяжело идёт! – пожаловался он.
– Пилите, Шура, пилите! Бронза нынче в цене, – бросил ему длинный, поёжившись и приподняв воротник – сырой ветер пробирал до внутренностей, того и гляди пойдёт снег.
Толстый вздохнул и вновь взялся за работу.
– Стой, стой! – вдруг зашипел длинный. Идёт кто-то!
Оба замерли и прислушались. Из ближайшего переулка действительно донеслись не то шаги, не то какое-то шебуршание. Кто-то тяжело вздохнул в темноте и стал приближаться. В тусклом свете фонаря проплыла длинная размытая тень, которая, чуть приблизившись, превратилась в огромную серую собаку, лохматую, грязную, с впалыми боками. Собака уселась на тротуар, дружелюбно вильнула хвостом и, склонив голову на бок, уставилась на людей умными жалобными глазами: мол, нет ли у вас чего пожрать?