Возражений не последовало, и вся компания быстрым, почти строевым, шагом отправилась к самому ближнему кафе под названием «Lasīte» – капелька. Здоровенный швейцар пробкой стоял в дверях, и обойти его можно было только за небольшую мзду из двух-трёх нововведённых латвийских рублей – «репшиков». Нам это было не в новинку, поэтому, без сожаления расставшись с входным налогом, мы прошли в один из укромных закутков ресторанчика.
Заказ был постоянный: водка физ и джин-тоник. Официантка посмотрела на нас с сожалением:
– Есть только бальзам и тминный ликёр.
Янка Имакс не выдержал и пошёл к бармену пошептаться. Вскоре он вернулся с оттопыренным внутренним карманом пиджака:
– Всё в порядке, слышите, как булькает?
Мы довольно заулыбались.
Когорта барменов и официантов всегда пользовалась привилегиями в питейных заведениях. Мы были своего рода советскими бизнесменами. И если кто-то из коллег приходил в бар, ты по возможности его потчевал чем-то редким, чего не было в меню.
Андрюха вместе со своим старшим братом, кроме работы официантом, уже лет пять подпольно шил джинсы под модными лейблами и приторговывал ими на Чиекуркалнском рынке по выходным, после которых его кошелёк раздувался от нововведённой валюты. Поэтому он покровительственно объявил:
– За мой счёт! – и не услышал в ответ ни одного возражения.
Бальзам мы пили из маленьких рюмок, а водку незаметно от посетителей разливали в кофейные чашки, запивая всё это кислым яблочным соком, которого в молодой республике было пока предостаточно.
Одноглазый Рамиль был весёлый выпивоха и мастер подраться. После нескольких рюмок он стал посматривать по сторонам своим зорким глазом, явно выискивая соперника. Второй его глаз, стеклянный, смотрел прямо на меня, и сделан он был настолько профессионально, что порой казалось, что Рамиль видит им тоже. Не удержавшись, я спросил:
– Что уставился?
Чёрный глаз горца повернулся ко мне:
– Да не на тебя я смотрю, видишь, в углу сидят, ну такие, душные.
Янка, наш постоянный арбитр, сразу вмешался:
– Не порти вечер, сиди и пей.
И Рамиль послушно осушил ещё одну чашечку импровизированного кофе.
Я сидел, пил и чувствовал, что наша бесшабашная молодость летит к чему-то непонятному, совершенно другому. И не знал, как мне к этому относиться – бояться или радоваться.