– Какой миленький костюмчик! – воскликнула хозяйка. – Тебе так идет красное! Где ты его купила?
Если бы Лариса Ивановна могла читать чужие мысли, то она бы в сей же миг схватила свой норковый балдахин и ноги бы ее не было больше в этом доме. А мысли эти были такие:
«Ну и корова! Тоже мне, сорокалетняя Кармен весом в семьдесят кило! Вырядилась в красное, как плащ тореадора. Такое даже Аленка не наденет, постесняется. Черная юбка едва прикрывает задницу. И обтягивает – мама родная! Пудра – толщиной с апельсиновую кожуру. А губы-то намалевала! Прямо алые маки Иссык-Куля. Поди, целый тюбик помады извела…»
– И где же наш объект? Плод моих желаний и вожделений? – едва переступив порог кухни, вопросила гостья.
– Сейчас придет. У него урок вот-вот закончится. Ты как раз вовремя.
– А как тебе мой прикид? Красное и черное. Твой Жюльен Сорель сможет это оценить?
– Умереть – не встать, госпожа де Реналь.
Аксакова, конечно же, могла назвать подругу и Матильдой де Ла Моль, но не съязвить по поводу ее возраста она не могла.
Странно, но Владимиру наряд неожиданной гостьи не показался вульгарным. Напротив, он отпустил ей комплимент именно по поводу удачного сочетания красного и черного тонов. От чего страховщица вся зарделась и стала одного цвета со своим блузоном. Марину Кирилловну это несколько смутило.
Потом было застолье по заранее отработанному женщинами сценарию. Выпили, закусили. Вторая бутылка вазисубани тоже была оприходована. Киреев был выпившим, но не пьяным. Он сам вызвался проводить Ларису Ивановну домой. Марина Кирилловна сильно, до крови, закусила губу, а потом долго стояла на крыльце особняка, провожая взглядом парочку, идущую в обнимку, и выкурила целых три сигареты.
* * *
Я лежал на кровати в своей светелке и смотрел в окно, в синеву наступающей ночи. Спать не хотелось. Все мои мысли были устремлены к Мари. Как все-таки здорово мы провели сегодня этих татар! Какая же она умница, эта милая маленькая француженка! Если так дело пойдет и дальше, то, глядишь, за месяц-другой, я с Божьей помощью обучу ее мало-мальски говорить по-нашему. Ведь научил же бедолагу Бопре когда-то. Пусть и не по учебникам, но для любовных забав его лексикона хватало.
Вдруг дверь скрипнула, отворилась, и в комнату вплыла, как привидение, фигура вся в белом. Вход в светелку лампадка освещала плохо, посему я мог только догадываться, кто это. Но по легкой поступи мог поручиться: это была женщина! «Мари?!» – екнуло мое сердце. Но не успел я насладиться даже мгновением сладостного предвкушения, как фигура приблизилась к свету, и я ахнул. То ли от разочарования, то ли от неожиданности. Это была не Мари. Это была Азиза.