Раф заснул первым, вырубился на раз-два, а ко мне сон не шёл. Поэтому я тихонько лежала рядом, опустив щёку на ладонь, и рассматривала Рафа. Насколько это было возможно в темноте апрельской ночи.
Окна выходили во двор, иногда по нему проезжали машины, тогда отблески фар двигались по потолку и стенам, частично попадали на лицо спящего под боком парня. Сейчас он выглядел таким расслабленным: мягкая линия губ не сжималась в извечную усмешку, складка между бровей разгладилась.
Стоило вспомнить, чем мы сегодня занимались, и хотелось то ли сгореть от стыда, то ли натянуть одеяло до макушки и отрицательно помотать головой.
Так неловко.
Так прекрасно.
Я вспомнила, как закрыла лицо ладонями, когда он закончил, пытаясь отмахнуться от его назойливых поцелуев, настолько была смущена, а Раф просто переломил моё сопротивление, усадил к себе на колени и каких-то пошлых глупостей нашептал, что я невольно рассмеялась.
Мой особенный. Только он так мог.
Когда мы познакомились, я сразу поняла, что Раф - тот самый. Так бывает. Взгляды просто пересеклись и… ву-у-у-х. Сердце улетело, как на американских горках. Мы не могли тогда оторваться друг от друга и каждую свободную минуту проводили вместе. Это были чудесные две недели на юге. А потом…
Что было потом, мне совсем не хотелось вспоминать.
И сейчас, снова сближаясь с Рафом, я очень рисковала. Очень. И устоявшейся жизнью. И успокоившимся сердцем.
Судьба ведь странная штука, часто подкидывающая сюрпризы. И вот нас снова столкнула. Только мы оба изменились. И Раф всё-таки… наверное… больше.
Не ожидала, что он станет таким циничным. То, что мне Гриша про него рассказал, совсем не укладывалось в голове. Впрочем, я и сама успела на себе испытать силу его иронии. Очень жестокой, стоило сказать, иронии. Он катком проехался по мне, ещё и публично. И продолжал кататься туда-сюда то и дело. Если честно, доставалось многим. Раф просто не думал, что говорил. Вернее, говорил, что думал. И тут ему всё с рук сходило. Потому что он, как бы это ни было странно, оставался всеобщим любимчиком. Или местной звездой, мажором, рядом с которым вертелось очень много разношёрстной публики.
И девушки, виснувшие на нём. И Маша эта, отловившая меня на вечеринке, заявляющая, чтобы я не питала иллюзий. Подруга с, мать её, привилегиями, всячески подчёркивающая, что она особенная, а я так… серая мышь, заинтересовавшая на долю секунды Рафаэля.