– А были основания? – подняла бровь Ада.
– Не знаю, – усмехнулся Писаренков, – я в эти вещи – магию, ведьм – как‑то слабо верю. По должности не положено! Я верю в человеческий фактор, а не в колдовство, в проверенную информацию, а не в деревенские легенды.
– А мне все интересно!
– Ну, значит, слушай дальше. То ли потому, что некоторые привычки Мари были непонятны окружению, то ли потому, что она что‑то делала вопреки русским традициям, но ее невзлюбили. Темный народ! При этом, чуть что, обращались за помощью к местным знахаркам, их не боялись и даже почитали.
– Свои бабки как‑то понятнее и роднее, чем иностранка, – улыбнулась Ада. – Что‑то подобное про Мари я слышала от нашей уборщицы Нюры. Любила она призраком бывшей хозяйки припугнуть нас, детей.
– И как? Встречалась ли ты хоть раз с этим призраком? – иронично усмехнулся Писаренков.
– Нет.
– Видишь, ерунда полная – эти легенды. А Мари боялись еще и из‑за ее хобби: лепила барышня себе в удовольствие из воска любимых людей да животных, а народ считал, что она ведьмовством занимается. Кого слепит, тот и скопытится.
– Ну, знаешь… Эта француженка тоже хороша: в простую русскую деревню приехала с таким диковинным хобби. Ясно, что ведьмой окрестили! – хмыкнула Ада.
– Вместе Боярышников и его молодая жена не первой свежести, – съязвил Писаренков, – прожили недолго – погибли один за другим. Осталась падчерица пятнадцати лет. Но и она тоже вскоре умерла. После революции усадьбу национализировали. Переходим к истории усадьбы в послереволюционное время…
– Давай кратко, Сереж: без архитектурных подробностей, в порядке перечисления. Не думаю, что это так важно. У меня, к сожалению, сейчас мало времени, встреча через полтора часа, со Сташковым нужно еще обсудить кое‑какие детали.
– Ну, если в порядке перечисления… – вздохнул Писаренков с таким сожалением, что стало ясно: история поместья в его отчете занимает чуть ли не основное место.
– После национализации в усадьбе устроили приют для сирот. Во время Второй мировой войны в ней был размещен госпиталь, в те годы усадьба дважды горела, но, к счастью, не главное здание. Во время одной из бомбежек были полностью уничтожены один из флигелей и часовня. В 1947 году усадьба вновь приняла детей. Детский дом просуществовал до 1970 года. Здания требовали капитального ремонта, и усадьбу закрыли. Но реконструкция не начиналась до 1981 года, длилась затем в течение четырех лет, и в 1985 году усадьба была открыта, на этот раз уже в качестве интерната для детей из неполных или неблагополучных семей.