– Что лыбишься, будто кошелек нашел? – отвлек его от мыслей сильно похожий на Кузьмича дед, ростом поменьше, но тоже с одной ногой, и тоже деревянной.
– А тебе бы хотелось, чтобы морда у меня была с выражением, будто этот кошелек пустой?
– Ха, ха, ха, Кузьмич. Куда лыжу навострил?
– Туда, куда и ты свою, Пахом. Скоро тебе будет работа, нашел я походящее дерево для ноги, вернее, мне пообещал его карлик Нос.
– Это хорошая новость, не мешало бы ее обмыть.
– Тебе бы тольки обмывать, сделай сначала ногу.
– На эти твои слова есть два ответа: можно и опосля обмыть, а можно и сейчас и опосля. Как, думаешь, будет лучше?
– Убедил, второй ответ более подходит.
Через минуту они сидели за небольшим столиком у конторы бывшего колхоза, выставив друг на друга деревянные ноги.
– Вот, смотрю на нас, и мысль одолевает сермяжная: ты ногу в афганскую войну потерял, я – отморозил, и обе они деревянные. Ни у тебя, ни у меня никаких привилегий, – сказал Кузьмич.
– У тебя т, их больше. Сидишь на колокольне, там воздух чище, а у нас тут, как пыль поднимется, хуть плавай в ней. Слушай, Кузьмич, а где сейчас тот воскресший Иван, все его ищут. Опять на небо забрался?
– Как в воду, Пахом, глядишь, прям угадал: на колокольне он спит, отдохнуть ему надо: не привык к нашим нормам пития.
– За тобой угонишься. Я с трудом могу, а другой, наверняка, околеет. Интересно, а как бы мы с тобой воскресли, с одной ногой или двумя? Если с двумя, спросим Ивана, как с того свету воротиться, и того – ну, умрем. Тебе – просто: спрыгнешь с колокольни, и все: пятно.
– Да, и тебе не труднее, сноха у тебя медсестра, даст сонных таблеток нормы полторы – тебе хватит. Да, и, подозреваю, с удовольствием даст. Ни разу не видел улыбки на ее лице, всегда, как курицу собралась рубить, – заметил Кузьмич.
– Бывает и мне страшновато, а чё, у больных всегда морды кислые, вот и передается. Уколы с размаху делает. Соседка Граня целый месяц синяк мне на заду показывала.
– Это она тебя завлекала.
– Чем, Кузьмич, завлекала, чай, у меня неструганых досок в амбаре полно.
– Чем есть, тем и завлекала. Все, кончилась самогонка в бутылке, пора и нам прощаться. Пойду, разбужу Ивана, должен оклематься уже. Я давно в порядке, – Кузьмич, хлопнув в ладони, заплясал: «Ух, ты, ах, ты, все мы космонавты, ежели не осел ты, вступи ты в комсомол ты», и, приседая, выпячивал деревянную ногу вперед, не каждый бы так смог.