Профессор, конечно, был сильнее и мог многое. Тех своих врагов, на которых стоило тратить силы, он всегда побеждал. Не мог он только убогое, разваливающееся строение, в котором размещалась больница, превратить в приличное лечебное учреждение – тут нужна была помощь Господа Бога, потому что принудить Минздрав перевести больницу в новое помещение не удавалось и прежде, не то что в наши тяжелые времена.
Кафедра обреталась в подвале, в углу двора. Спустившись на несколько ступенек, посетитель попадал в комнатку секретарши Изы, с большим зеркалом, полированным столом, обилием цветов в горшочках и картинок на стенах. Дверь в просторный кабинет профессора была резной, тяжелой, с литой медной ручкой.
Аудитория напротив кабинета была тоже просторной, с кафедрой, доской и рядами кресел. Однако целый день приходилось сидеть при электрическом свете, а сквозь продолговатые окошки под потолком можно было увидеть только часть тротуара и ноги прохожих.
Заур же находился уже третий день в беспокойной палате, самом большом помещении первого мужского отделения, где на щелястом деревянном полу, у широких окон, густо затянутых решётками, стояло впритык тридцать железных привинченных к полу кроватей. Бельё на них выдержало не одно уже «списание», т.е. давно уже истекла его годность, но что поделаешь! В палате не разрешалось курить, но табачный дым реял в воздухе, сгущаясь до голубоватого тумана в дальнем конце палаты. Под наблюдением могучей нянечки тридцать больных, не вышедших из психоза, ходили, стояли, лежали и сидели, вслушиваясь в свои «голоса», предаваясь своим болезненным переживаниям. Здесь, в этой палате, было основное поле деятельности психиатров. Здесь каждое утро во время обхода появлялась заведующая Виктория Леопольдовна, красивая, хотя и немолодая женщина с богатым прошлым и безбедным настоящим. Проницательным психиатрическим взглядом окидывала она каждого больного и по выражению лица, глаз, по движениям больного уже знала, кому стало хуже, с кем надо побеседовать, прибавить дозу, а кто на пути к выходу из острого состояния. Пусть больной прикидывается здоровым, отрицает у себя «голоса», отвергает недавно высказанные бредовые свои идеи – её не проведёшь.
– Ну, что, Заур, голосов меньше стало?
– Вообще никаких нет, доктор.
После обхода Виктория Леопольдовна с другим врачом отделения, своей ровесницей и подругой Розой Марковной вернулась в ординаторскую. Из-за тесноты у заведующей не было своего отдельного кабинета, но обе – Вика и Роза – отлично уживались и понимали друг друга. Стоял здесь и третий стол для третьего врача – вчерашней студентки Фани. Имея маленького ребёнка, Фаня работала через день и ни в чем не могла тягаться с Викторией и Розой – за исключением расположения шефа Мамули. Шефом с ласкательным именем Мамуля и был профессор кафедры Мамед Мамедович.