– Но ты же пишешь, я видела твои картины. Они невероятны, они так сильно воздействуют.
– Это капля в море, Арина. Я мог бы больше, лучше. Но мои картины никому не нужны и неинтересны. Я творю ради таких, как ты. Но если бы я писал только их, я бы умер с голоду, да и вся моя семья.
– Но ведь многих художников признали после смерти.
Илья очень долго смотрел на меня, а потом начал смеяться как сумасшедший. Он катался по полу, и, кажется, даже плакал от смеха.
– Арина, ты неисправимая оптимистка. Тебе надо быть психологом. Ты заряжаешь людей просто невероятной уверенностью в своих силах. Где ты этому научилась?
Я совсем не понимала, что его так рассмешило. Я всегда думала, что художники, особенно великие, творят ради славы, которая переживет их. Ведь многие из них при жизни ютились в ветхих коморках, голодали, а после смерти их картины продают на аукционах за баснословные деньги, они украшают лучшие музеи мира. О чем еще можно мечтать? А Илья вообще не похож на голодающего, да и одет он хоть и просто, но очень стильно.
Мне открылась какая-то новая грань этого человека. Несмотря на его видимую уравновешенность и дружелюбие, где-то глубоко внутри, его тоже терзают и мучают все эти вечные вопросы, над которыми бились и еще долго будут биться люди, лежа в ночной тишине, сидя долгие годы в тюремной камере, прожигая свою жизнь в увеселениях и развлечениях, или простые обыватели, ведущие свою размеренную и уютную жизнь. Иногда они вскидывают глаза к небу и вопрошают «А зачем я живу? Зачем я пришел на эту странную голубую планету? И что я оставлю после себя, когда покину ее?». И тогда вопросы успеха и престижа уходят на задний план, и появляется что-то главное, что-то сокровенное, идущее из самых глубин души. Кто-то всё так же размеренно продолжает жить дальше, отгоняя от себя эти «вечные» вопросы, а кто-то вдруг всё меняет в своей жизни, разрывает старые связи и уходит в неизвестность. Но таковые, как показывает практика, увы, в меньшинстве…
Глаза Ильи приобрели сиреневый оттенок, и я почувствовала, что погружаюсь в их мутящую глубину. Он так долго смотрел мне в глаза, словно пытаясь что-то понять обо мне или разглядеть мою душу. У меня закружилась голова от его взгляда, я опустила глаза и принялась пристально изучать свои руки. «Всё-таки он очень странный, неизвестно какая у него будет реакция на те или иные слова, что вдруг может взбрести ему в голову». Это одновременно и притягивало, и пугало. Видимо он почувствовал мое замешательство и стал шутливо раскланиваться.