– Ну, почему? Как вам не стыдно? – лицемерил он.
– Стыдно должно быть вам, – рассмеялась Наташа.
– Просто у меня есть хорошие пластинки, – пробормотал он.
– Я про такое слышала, это называется: «Взять на стерео».
– В мыслях не было, честное слово.
– Врать-то зачем, да еще под честное слово?
– Почему обязательно врать? – разозлился он, потому что он, конечно, врал.
– А если вы сказали правду, то какой же вы тогда мужчина?
Они оба рассмеялись. И этот их смех вроде бы и перечеркнул их разговор, но вместе с тем все поставил на свое место. Он понял, что тут напролом идти нельзя, а она убедилась, что он отбой не сыграет. По крайней мере, сейчас…
И они пошли к остановке троллейбуса, он проводил ее домой.
Сергей Акимович Гурин очнулся утром. Увидел над собой белый потолок и висевший высоко стеклянный шарик абажура, скользнул взглядом вниз по стене: электрический выключатель над белой тумбочкой, какая-то рогоза с подвешенными на ней стеклянными колбами и резиновыми трубками, а дальше – дверь с забеленными стеклами – больница!
Да, да, конечно, больница. Гурин подумал об этом спокойно. Что ж тут удивительного? Последнее время сердце качало все хуже. Сколько он заглотал нитроглицерина – откроешь левый ящик служебного стола, а там гремят пустые стекляшки от лекарства. Врачи давно говорили – надо лечь в больницу, серьезно подлечить сердце. И в горкоме это говорили. Конечно, надо было, но что теперь об этом вспоминать? Вот она, больница, он здесь и вроде жив. Гурин захотел повернуться на бок, и все исчезло… Потом он откуда-то издалека, из тесной темноты слушал разговор женщины и мужчины.
– Он не повернулся, он только руку согнул, – это голос женский, в нем и вина и обида.
– Вам сказано быть возле него неотлучно, – это мужском голос: жесткий, властный.
– Я отошла на минуту взять у сестры градусник.
Молчание.
Гурин ощущает, как кто-то отворачивает ворот его рубахи, и вздрагивает от прикосновения холодной ладони. Несколько секунд она неподвижна, потом начинает перемещаться, но она уже не холодная, а теплая, внимательная и как бы прислушивается к его груди…
– Дайте вчерашнюю кардиограмму и вызовите ЭКГ, – распорядился мужской голос, и кто-то торопливо ушел, боязливо скрипнув дверью.
Гурин открыл глаза и увидел близко склоненное к нему, сухощавое, иссеченное морщинами лицо мужчины с седыми усами щеточкой.