И вообще, мы очень подружились. Много ещё лет, после того, мы с ним встречались, что-то пили и играли на гитарах. Потом Палыч умер. Он был очень большим и очень полным. Последние годы ему тяжело было ходить. У него нашли какую-то болезнь, саязанную с лишним весом. И Палыч сел на голодовку. Он, видимо, чего-то не учёл. Его хватило на целых три недели.
Иногда, а я и теперь ещё играю на гитаре, правда, последнее время всё реже, но всё же, всё же… Порой хочется хоть как-то вернуть молодые годы, тогда я беру гитару, и неделями играю, как умалишённый.
Вспоминаю старые Палычевы блюзы, достаю свои нотные тетради с мудрёными джазовыми аккордами, иногда даже пою, тоже, что-то старое. В основном себе, но бывает и для друзей, под рюмку пива. И вот тогда, под рюмку и гитару, я вдруг чувствую, как не хватает мне этого могучего Доброго Молодца, этого неунывающего, громогласного пьяницы, Палыча. Бориса Павловича Суетникова, для меня, навсегда уже теперь, просто Палыча. Иногда мне его очень не хватает…
Так прошло два года. Наверное, два лучших года в моей жизни. Я действительно, чувствовал себя почти счастливым. Пока не наступили девяностые. Те самые, которые потом назовут "Лихими девяностыми". Только мне кажется отчего-то, в России всегда какие-то "Девяностые". У нас без перерыва сплошные "Лихие девяностые". Только в различных вариациях. А также, в комбинациях, с двадцатыми, тридцатыми, семидесятыми и восьмидесятыми. И при этом, они, всё же, постоянно девяностые! И все, по-своему, лихие!