– От беспокойства толку чуть. Только морщины прибавляются. Так что давай перестань нервничать. Все, что надлежит сделать, будет сделано. Теперь, Шелби, ты не одна.
– Я уж забыла, каково это – быть не одной! Все как во сне.
– Это не сон, а реальность, и всегда так было. Иди сюда, моя девочка, обними меня. – Она притянула к себе Шелби, погладила по спине. – Теперь ты дома.
Шелби посмотрела на горы в дымке облаков. Могучие, вечные, настоящие.
Теперь она дома.
Кто-то вынес принадлежащее деду банджо, следом жена дяди Грейди, Розали, принесла скрипку, а Клэй – гитару. Все жаждали блуграсс, музыку гор[3]. Ее бодрые, живые напевы, тонкая гармония струн брали за душу, оживляли воспоминания, зажигали в сердце огонь.
Это ее корни, в этой музыке гор, в этих зеленых склонах, в этом общении с близкими людьми.
Родня, друзья, соседи заполнили столы для пикника. Шелби смотрела, как танцуют на лужайке ее двоюродные братья и сестры, как мама в своих желтых босоножках покачивает малыша Джексона в такт музыке. А вон и отец с Кэлли на коленях – оба уминают картофельный салат и жареные ребрышки и с самым серьезным видом что-то обсуждают.
Бабушка Виола, скрестив ноги, сидит на траве, попивает шампанское и подмигивает Джилли, и ее звонкий смех перекрывает звуки музыки.
Мамина младшая сестра Вайонна орлиным взором следит за младшей дочкой, которая будто приклеилась бедрами к тощему пареньку в рваных джинсах, которого тетя называет не иначе как «мальчишка Хэллистеров».
Учитывая, какая сочная фигурка у двоюродной сестренки в ее шестнадцать лет, Шелби рассудила, что мамашин орлиный взор весьма оправдан.
Ей со всех сторон пихали еду, и она ела и ела, в свою очередь, чувствуя на себе орлиный взор своей мамы. И пила шампанское, хотя оно и навевало ей мысли о Ричарде.
А потом она пела, потому что об этом попросил дедушка. Сначала одну песню, потом вторую, третью, четвертую. Слова сами собой всплывали в памяти. Как же приятно петь вот так запросто, во дворе родительского дома, и чтобы музыка летела высоко в небесную синь, радуя и излечивая ее израненное сердце.
И все это я оставила, подумала Шелби, оставила ради мужчины, которого так до конца и не узнала. Ради жизни, которая с начала и до конца оказалась фальшью.
И разве не чудо, что эта настоящая жизнь ее столько времени здесь дожидалась?