– Мам, ты еще на балет меня запиши, – вздыхала
подросшая дочь, только-только без сожаления расставшаяся с
занятиями по хореографии навсегда. – Я вот сюда пойду, – сказала,
протянув матери бумажку с объявлением о наборе в секцию у-шу, –
каратисты, изображенные на бумаге, не оставляли сомнений в том, что
это-то что из боевых искусств.
– Аня, но ты же девочка! – та только пожала
плечами.
– И что? Мне уже десять, я хочу заниматься тем, что
понравится мне, а не вам с папой, – вот тебе и приплыли. Родителям
оставалось только смириться.
Но и там дочурка надолго не задержалась. Заявила, что
скучно махать руками и ногами, и даже стукнуть никого не дают. Ну
хоть английский посещала исправно, и то родители боялись сглазить.
Анечка заявила, что уедет в Голливуд – выходить замуж за Ди Каприо.
Который, впрочем, надолго в юном сердце не задержался, уступив
бруталу из группы FIVE. Потом шокировала маму, отрезав почти под
корень длинный волнистые волосы, которые теперь торчали дыбом.
Искала себя, как могла.
В учебе все было тоже совсем негладко: классный
руководитель периодически приглашала родителей для беседы, но ее
усилия пропадали даром. Аня делала только то, что хотела, и
частенько пятерки были разбавлены двойками по одному и тому же
предмету. И вовсе не потому, что девочка была глупой, наоборот, Аня
почти все схватывала на лету, но учила только то, что ей нравилось.
Причем в этом не было никакой системы: сегодня она могла блестяще
ответить на литературе, а на следующем уроке заявить, что "дурак
ваш Обломов, так ему и надо", а то и вовсе отказаться писать
сочинение на заданную тему, исписав половину тетради совсем по
другому произведению. То же повторялось и с остальными предметами –
девочка каким-то образом на отлично писала контрольные и
участвовала в олимпиадах гимназии, категорически отказываясь идти
дальше.
К десятому классу все смирились, что Анну не
переупрямить, и утешались тем, что дочка не лезет в неподходящие
компании. Хотя постоянно ожидали чего-то подобного. Вадим, к тому
времени уже окончивший университет и помогавший отцу в расширении
бизнеса, выходкам сестры не удивлялся, и ждал какого-нибудь
подвоха. В конце концов, именно у него сестренка выпила больше
всего крови, пока он исполнял роль няньки.
– Жизнь – боль и тлен, – заявила шестнадцатилетняя
Анечка солнечным августовским утром, выйдя из своей комнаты в таком
виде, что мама схватилась за сердце, отец за очки, а брат за
голову.