– Сейчас принесу подушку и плед, – сообщила я, с трудом проглотив ругань. Потому как бессмысленно это.
– А у тебя есть малиновое варенье твоей мамы? – внезапно просипел он, когда я, вернувшись, подсунула ему под голову подушку и накрыла пледом.
– Есть, – и с изумлением посмотрела на него: – Ты же его всегда терпеть не мог. Равно как и укутывать горло шарфом.
– Сам не знаю. Целый день о нем мечтал, – и как-то странно улыбнулся, не открывая глаз.
Я только вздохнула.
Вот за что? Зачем?..
На кухне я прижалась лбом к холодильнику. Ледяной. Хорошо. И снова накапала себе пустырника. Хотелось кричать. Вопить. Побиться головой об стену.
«Любовь минувших дней,
Несбывшееся чудо». (С) Вадим Шефнер
Вот тебе и постучалось. Не хочу!
Я опустилась на пол без сил. Тут же вскочила, в сумасшедшей ярости на саму себя. Ты еще завой. Да так, чтобы тебя услышали не только в гостиной, но и сквозь звуконепроницаемую стену. Давай. Ты же можешь!
– Это просто такой день. Его просто надо пережить. Я смогу, – очень тихо, но очень убедительно сказала себе я.
Когда-то я решилась. Все поменяла в своей жизни. Стала счастливее. Вот и надо придерживаться принятых решений. На этом все.
Быстро поднялась, намешала малинового варенья с горячей водой в большой стакан, подумала, добавила к этому великолепию блинчик. И отправилась спасать болезного. Которого, впрочем, на месте уже не оказалось. Только вздохнула: сил на бо́льшее уже не оставалось. Заглянула в музыкальную комнату. Так и есть. Сидят как на жердочке рядышком два соловья. Одного, правда, сильно штормит. Зато у Кати лицо совершенно счастливое. Играет, поет.
Я вошла – музыка прервалась. Оба посмотрели на меня с подозрением. «Щас будет нам», – прочла я в этих абсолютно одинаковых взглядах. А вот и перебьетесь. Хватит из меня чудовище делать! Просто поставила перед ними на столик стакан и тарелку. И вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
И ничего-то, кроме штампа в паспорте, не меняется. И кстати, судя по всему, новый облик дочери Артур даже и не заметил. Ни зелени волос. Ни отрезанной косы, ни пирсинга. Внимание нам имя! Вот любопытно, а про то, что она в школу не пойдет больше и что скрипка – отстой, она ему скажет? Или промолчит, потому что папа для любви. А нервы можно потрепать и мне.
«Олеся-а-а! Олеся! Олеся-а-а!» – запел знакомым четырехголосьем брошенный в гостиной телефон.