И он ударился в пространный рассказ о том, как долго и сложно он добивался того, что с таким упоением у нас с Настей неделю назад безжалостно отнял. Как обхаживал профессоров, нуждающихся в ассистентах, как связывался с известными фирмами, заинтересованными в бесплатных стажерах-проектировщиках…
Но я уже не слушала. Затаив дыхание, я полностью сфокусировалась на стакане – на этом красно-коричневом цилиндрике со снежинками по всему картонному полю – провожая взглядом каждый миллиметр его порхания вокруг внушительной фигуры Матвея Александровича.
Как завороженная, следила за приближением этих снежинок к красивым, чуть изогнутым губам декана… и удалением от них, когда он вдруг решал, что важнее произнести то, что хотел сказать, чем глотнуть горячего кофе.
Вперед… и назад… Вверх… и вниз, мать его!
– Все проекты были одинаково интересны нам, но увы, не все заинтересовали наших партнеров. Разумеется, пришлось выбирать самых лучших, просеивать, прореживать… – краем уха слышала я.
Стакан снова оказался на столе, и я замерла, ожидая, что больше его не поднимут. Однако декан всего лишь отставил его на мгновение – перевернуть страницу.
И наконец... о, да, детка! Свершилось! Он пригубил! Совсем чуть-чуть, а у меня уже сердце зашлось от волнения. Как отреагирует? Поймет, что что-то не так, или…
Чуть приподняв бровь, Матвей Александрович отнял стакан ото рта. Прокатил во рту языком, будто пытался распробовать непривычный вкус… Нахмурился, и на мгновение я была уверена, что решит больше не пить, подумав, что по доброте душевной, секретарша намешала больше, чем надо, сахару…
Но тут кто-то отвлек его вопросом и, отвечая, он явно забыл про странный привкус в его кофе.
И опять началось – он водит стаканом в воздухе, будто указкой, а я не отвожу взгляда от этих долбанных снежинок, с колотящимся сердцем ожидая следующего глотка, который может оказаться роковым.
Вверх-вниз… к губам и от них…
С удивлением, граничащим с шоком, я вдруг поняла, что сама начинаю возбуждаться от этого процесса!
Поерзала, отпрянув в кресле и качая в неверии головой. Вероятно, жар, медленно скручивающийся у меня в бедрах, был из той же серии, что и возбуждение от опасности – адреналин, или что там, в действии…
В любом случае, бояться публичного возбуждения мне нечего. В отличие от кое-кого с лошадиной долей афродизиака в стакане и в довольно тесных брюках.