–
Я был в Воркуте, – сообщил Глобус, – с волонтёрами, на
экскурсии.
–
И что? Классно там?
–
Да нет. Холодно и уныло.
–
Вот то-то же. Поэтому давай что-то более вменяемое
думать.
Но
подумать нам не дали. По умытой от дождя дороге шел человек в
белом. В смысле в белом костюме. Это было настолько не характерно
для Чесноковки, что я сильно удивился. И Глобус тоже.
Тем временем человек чинно, не торопясь
продолжал свой путь дальше. Словно архангел небесный, шествовал он
по направлению к нам. Буквально через миг стало понятно, что это –
дед Митрофан. В белом костюме.
–
Ты гля, – удивился Глобус, – это же дед Митрофан!
–
Ага, – сказал я.
–
Чего это он? – спросил Глобус. – В белом костюме!
–
Не знаю.
–
Слушай, давай подождём и спросим.
И
мы стали ждать.
Когда дед Митрофан поравнялся с нами, я аж
сморгнул и наваждение исчезло. Да. Костюм был действительно белый.
Но судя по всему, лет этому костюму было немало, как минимум
десятка три. И вряд ли его хоть раз стирали. Если издали он казался
белым, то вблизи – серовато-желтоватым. Кроме того, он был не
глажен, хранился, видимо, где-то в сундуке, и складки шли через
весь пиджак. Стрелки на брючинах давно разгладились и висели
мешковато.
Но
более всего поразило, что штиблеты (явно парадные) дед Митрофан
одел на босу ногу. А галстук повязал на простой узел.
–
А чего это вы так празднично нарядились? – поздоровавшись, не
выдержал Глобус.
–
Так праздник у меня, – тихим торжественным голосом сообщил дед
Митрофан и улыбнулся кроткой детской улыбкой.
–
Какой? – спросил я.
–
Я Ленина видел, – гордо выпятил грудь дед Митрофан.
–
Да ладно! – не поверил Глобус, – Ленин уже лет сорок как
умер…
Я
незаметно толкнул Глобуса локтем.
–
В смысле, Ленин жив и будет жить, – попытался исправить
идеологическую оплошность Глобус, – но похоронили его давно уже.
Или вы портрет видели?
–
Ну что ты из меня дурака делаешь? – обиделся дед Митрофан, – Я еще
пока в своём уме. И знаю, что похоронили.
–
А как же…?
–
По молодости я в Кремле служил. В охране, – сияя от гордости, начал
рассказывать дед Митрофан, – и вот стою я как-то в карауле, а тут
идёт он.
В
этом месте его голос задрожал. Справившись с собой усилием воли,
дед Митрофан продолжил:
–
Подходит ко мне и говорит: «Здравствуй, солдатик». – Голос деда
Митрофана аж зазвенел. – А я же в карауле стою, мне ведь даже
пошевелиться нельзя. А он смотрит так, ясно, по-ленински, и
улыбается. А я стою и чувствую как у меня по щеке слеза
побежала…