– Постарайся хотя бы вернуться до
прихода отца, – обиделась мать и вышла из комнаты.
Одевшись и хлопнув дверью квартиры, я
бросился вдогонку за ушедшими ребятами.
«Лучше бы остался дома», – думал я,
медленно поднимаясь домой по лестнице несколько часов спустя.
Нет, саму игру мы выиграли со счетом
пять – два. Но вот потом, после матча, недовольные проигрышем
соперники стали задирать одного из наших, и состоялось ледовое
побоище, тут же, на «коробке». К сожалению, в этой битве мы
проиграли, и теперь, хромая домой, я отчетливо представлял, что
сейчас начнётся. Катастрофа заключалась в том, что, убегая из дома,
я в спешке набросил на себя тот пуховик, в котором ходил в школу,
жутко дорогой и подаренный мне отцом всего месяц назад, на день
рождения, взамен предыдущего, истрёпанного от постоянных падений на
лёд.
«Надо было остаться в хоккейной
форме», – с горечью подумал я, ощупывая несколько сделанных
лезвиями коньков прорех, из которых на ходу сыпался пух. Лицо тоже
ощутимо болело, и я совершенно не горел желанием видеть, во что оно
превратится завтра.
Ещё этаж, и я остановился перед
дверью своей квартиры. Деваться было некуда, пришлось звонить,
ключи я тоже в спешке не захватил. Вздохнув, нажал на звонок: в
квартире раздалась мелодия «Собачьего вальса».
«Хоть бы не отец открыл дверь, –
подумал я, – хоть бы не он».
Понятное дело, по закону подлости
дверь открыл именно отец. Он в недоумении посмотрел на меня, словно
не понимая, что это за чудо в перьях предстало перед ним.
– Тань, иди посмотри на своего
сына.
Он позвал мать таким спокойным тоном,
что я понял – неприятности мне точно обеспечены. Рассматривая меня
насмешливым взглядом, он подождал, пока не подошла мать, и только
тогда впустил меня в квартиру. Зрелище, наверное, действительно
было впечатляющим, поскольку она всплеснула руками, а отец
насмешливо произнёс:
– Явление Христа народу.
Когда предки стали расспрашивать меня
о том, что произошло, я, дёрнувшись в сторону, угрюмо буркнул:
– Подрались и подрались, чего
трагедию из этого делать.
– Значит, так, – в голосе отца
звякнул металл, – сегодня уже поздно выяснять отношения, поэтому
иди умойся, приведи себя в порядок, а утром мы поговорим.
Я поплёлся в ванную и взглянул на
себя в настенное зеркало. Не знаю, как выглядел Христос при своем
явлении, но у меня видок был хоть куда. Из зеркала угрюмо пялился
взъерошенный вьюнош шестнадцати лет от роду, зеленоглазый, со
светло‑русыми волосами и, кажется, еще совсем недавно правильными
чертами лица. Теперь же лицо было, мягко говоря, несимметрично. С
одной стороны во всю скулу, от глаза и до носа, наливался огромный
синяк, а с другой – пухло лиловым цветом когда‑то небольшое
ухо.