Что ж, моим ранним представлениям он, мягко говоря, не
соответствовал совсем. Можно не говорить, что ростом он был выше
меня. Любой среднего роста мужчина был выше меня минимум на голову,
а этот, наверняка и на все две. На этом тривиальность во внешности
заканчивалась. Потому что с первого взгляда на данного вполне
зрелого мужчину можно было понять, что это уникальный экземпляр.
Первым, что меня в нем удивило, были его волосы. Длинные
иссиня-черные, заплетенные в сложную косу толщиной в мое запястье,
спускавшуюся до самого пояса широких штанов. В ее прядях я
разглядела тонкую серебристую бечеву, испещренную руническими
символами или просто какими-то хаотично разбросанными закорючками.
Широкая спина была покрыта кое-где протертой светлой тканью старой
футболки, в прорехах которой контрастно выделялась смуглая кожа.
Это показалось мне странным. Наблюдая абсолютно бледнолицых Германа
с Даром не усомнишься в их причастности к ученой братии. Уж по
нетронутости их кожных покровов ультрафиолетовыми лучами и по
видимому недостатку витамина Д в организме явно можно определить,
что все свободное время они пропадают в лаборатории. Этот же якобы
ученый выглядел так, будто полгода провел на солнечных пляжах
курортных городов. Хотя, может он иностранец, и смуглая кожа просто
особенность его народа? Да и такого странного имени я нигде и
никогда не встречала раньше. Разворот плеч и осанка также
разительно отличала этого индивида от его бывших коллег, привыкших
сутулиться не только над пробирками и ретортами, но и в нерабочее
время.
Пока я бесцеремонно обсуждала сама с собой его вид сзади, Царним
дошел до пурпурного кресла, уселся в него, и развернулся ко мне
лицом, звякнув тяжелой серьгой в левом ухе. Я поймала его
заинтересованный взгляд, и только сейчас догадалась отпустить подол
платья, который задрала чуть ли не выше колен дабы не запачкать при
ходьбе по тоннелю. Краснота его радужки слегка поблекла, став из
насыщенно яркой чуть бледно розовой, почти под цвет моего платья,
если бы не желтоватый ободок вокруг зрачка. Приятные черты его лица
портило насмешливое выражение человека, привыкшего все всегда
делать по-своему.
– Присаживайся, Рин, будь как дома, – он собственническим жестом
обвел пространство, и подманил к себе один из пуфиков. Тот бесшумно
подкрался и завис в метре от его кресла.