Однако, будучи чрезмерно самокритичной, я никогда не считала
свою внешность более чем удовлетворительной. Мой требовательный
взгляд, в зависимости от настроения, оскорбляли то чересчур глупый,
то слишком унылый вид, то короткая шея, то большой нос, в иные
моменты жизни казавшиеся вполне себе терпимыми.
Хотя, было то единственное, что мне в себе нравилось всегда,
независимо ни от чего – это волосы. Они росли сами по себе,
выглядели хорошо, и никогда не нуждались в особом уходе.
Песочно-русые, с необычным золотистым отливом, воздушной волной они
спускались почти до талии, чем доставляли множество неудобств,
поэтому чаще всего заплетались мною в простую косу. Бороться
кардинальными методами со своей единственной неоспоримой красотой я
не решалась, поэтому додумалась сделать долговременную завивку, и
на те самые рабочих несколько лет забыть наконец о расческе и
косе.
Выпив только чай, потому как обычно еда в меня по утрам совсем
не лезет, даже несмотря на голодные песни несчастного желудка, я
быстро привела себя в порядок, надела легкую куртку и выбежала в
осеннее утро.
Мой район лишним пафосом не отличался, я бы даже сказала, не
отличался он не только пафосом, но и ничем хорошим, ни новыми
домами, или вообще чем-то новым, кроме разве что сетевых
продовольственных магазинов.
Синхронно покосившиеся жилые пятиэтажки, державшиеся лишь на
честном слове да на костях многих поколений околевших в их подвалах
крыс, больше портила, чем украшала уже облупившаяся реставрация
многолетней давности. Хотя отдельные фрагменты оставшейся синей
краски на фоне облезлых кирпичных стен при лишнем воображении и
можно было принять за нестандартное решение чересчур прогрессивного
дизайнера, который на самом деле был всего лишь не вполне трезвым
маляром.
Асфальтовые пешеходные дорожки так назывались только потому, что
бабушки-ровесницы тех пятиэтажек еще помнили, что когда-то эти
дорожки делались из настоящего асфальта. Стояла та приятная пора,
когда их еще не залило дождями до грязевой мешанины полуметровой
глубины, и не завалило снегом, который никто никогда не утруждался
убирать. Они всего лишь были слегка припорошены мягкими золотыми
листьями, которыми так приятно было хрустеть при ходьбе.
По пути встретился сосед, один из тех, кто всегда, каждый божий
день и в любую погоду что-то увлеченно ремонтирует во дворе возле
своего гаража. И это что-то это обычно полусгнившее железное ведро
с колесами, в прошлом гордо именуемое автомобилем. Но в случае
Давида было немного иначе. Он увлекался мотоциклами, и их ремонт
совпадал с его основной занятостью, так что ведро было каждый раз
разное и преимущественно двухколесное.