Абвильское ристалище было размером с
поле для игры в мяч. Прямоугольная площадка, обнесенная высокой
каменной стеной, вдоль которой тянулись трибуны, была разделена на
несколько прямоугольников поменьше, в каждом из которых,
самозабвенно гремя железом и тяжело дыша, мутузили друг друга
поединщики.
Трибуны тоже были разделены на
несколько секций. Те, что в центре, — самые лучшие места,
предназначавшиеся для знати; по бокам же ютились лавки для зрителей
победнее.
Секции дворян и богатых горожан
издалека напоминали насесты, заполненные множеством разноцветных
птиц. В глазах рябило от обилия перьев, дорогих мехов, парчи,
бархата и драгоценностей.
Мы с Бертраном затесались в толпу
одетую попроще. Тут меня, к моей радости, никто больше не узнал и
не отвлекал глупыми разговорами. Сейчас для меня было важно
внимательно присмотреться к происходящему на арене.
Спустя час, после просмотра десятка
поединков я понял, что увидел достаточно, и мы двинулись на выход.
Уже по пути к коляске, где нас ждал Жак, я спросил молчаливого
Бертрана:
— Ты знаешь, где мы можем выгодно
продать мои книги?
Все это время я думал, что любовные
романы и сборники стихов, доставшиеся мне по наследству от Макса,
это всего лишь бесполезная макулатура, но я ошибался.
Как-то раз, несколько дней назад,
вернувшись с тренировки, я застал у себя в комнате Трикси с веником
под мышкой, читающую один из сборников стихов. При этом она
настолько увлеклась, что даже не заметила моего возвращения. А
когда заметила, то сильно испугалась. Пришлось объяснять ей, что
она не сделала ничего криминального.
В общем, слово за слово, и я решил ей
подарить тот сборник, чем поверг девчонку в шок. Уже позднее,
вспомнив этот странный случай и пересказав его Бертрану, после его
объяснений понял, что подарил девушке около двух серебряных крон.
По крайней мере, именно во столько Максу обошлась та книжонка,
заполненная на мой взгляд весьма посредственными виршами.
В итоге, стопочка книг, что высилась
у меня на письменном столе, тянула примерно на двадцать, а то и
двадцать пять крон. Это с учетом столичных цен.
Подумать только — двести пятьдесят
талеров! Я, конечно, все понимаю, искусство и все такое… Но вместо
того, чтобы продавать за бесценок весь зимний гардероб, я бы на
месте Макса в первую очередь отнес скупщикам эти графоманские
опусы.