- О, демон мщения, взываю к тебе.
Все, думаю, Князева, допилась… Хотя выпила-то всего бокал
шампанского. Мне его Аня приволокла, а подруга в алкоголе толк
знает – барменом, все-таки, работает, в элитном ресторане, в отеле
пять звезд. Мы на убийстве с ней познакомились. Убийца не я,
честное слово. Просто жулика представляла…
- Прими кровь мою, прими плоть мою!
На голову что-то капнуло, неприятно запахло железом, жареным
мясом и жженой серой. Запах тот еще, меня даже передернуло от
отвращения. Затем подул ледяной ветер, и голос усилился:
- Приди, о великий!
Дальше набор каких-то несуразных фраз на непонятном наречии и
стою я посреди старого пыльного чердака, а передо мной рожа наглая.
В смысле, адептка Эвон Ревиаль собственной персоной в позе
коленопреклоненной с выражением благоговейного трепета в области
лица. И в области всего остального тоже трепетало благоговейно.
- Ты кто такая? – спрашиваю хмуро.
Она лицом побледнела и, запинаясь, ответила:
- О, арьяти, нижайше прошу прощения, что отвлекла вас от важных
дел.
- Ну? Давай по существу.
А что? В конце концов, думаю, раз это у меня обморочный бред
такой, почему и не полюбопытствовать. И дальше все закрутилось так,
что в больном воображении не придумаешь. Эта коленопреклоненная
трепетная лань как выдаст:
- В общем, дорогой дух, ты прости и зла не держи, но я тебя
подчиняю.
- Чего?
- Подчиняю, - неуверенно повторила та на языке непонятном,
который я, меж тем, прекрасно понимала.
- И?
- Эм… - адептка замялась и, убрав за уши пшеничные с красными
прядями локоны, осторожно начала. – Дело тут такое. Меня отчислить
собираются за неуспеваемость…
- И? – я по-прежнему не понимала. Какой-то дурной обморочный
бред.
- А мне никак нельзя отчисленной быть, меня же тогда замуж
выдадут за кузнеца Ороха!
- И? – ясности ни на грамм.
- Ну… Я ведь тебя подчинила. Повинуйся моему приказу! Отныне
быть тебе адепткой Эвон Ревиаль, а мне – арьяти! И будет так до
окончания академии. А, если не окончишь академию, скитаться тебе в
нашем мире и плоть никогда более не обрести!
Сказано-сделано. Все завертелось в потоке рыже-золотистых искр,
взметнулось пламя, в воздух поднялись предметы, пыль, доски,
гвозди, дырявые тряпки, дохлые мухи. Я чихала, плевалась,
барахталась, а, когда упала на щербатый деревянный пол, поняла, что
окончательно кукукнулась. Из напольного зеркала на меня смотрели
бесноватые ярко-зеленые глаза на худощавом лице, обрамленном копной
пшенично-красных волос. Адептка, мать ее, Эвон Ревиаль смоталась,
оставив меня в своем теле разгребать ее жизненные завалы.