А смех у него приятный. Негромкий, бархатистый. И на щеке ямочка
появилась. Но всё равно расслабляться рано! Даже кошки играют с
мышами перед тем, как разорвать на клочки. А этот человек и близко
не похож на сытого ленивого кота.
– Какая ты забавная, дочь гор, – успокоившись, произнёс Реннейр,
и взгляд его смягчился. – Возможно, ты действительно не лжёшь.
– Я и не думала лгать!
Ужасно хотелось, чтобы он поверил. В голос я вложила всю
искренность и даже прижала руку к сердцу.
– Веришь?
– Старинный жест, которым говорящий клянётся в честности. И если
он солжёт, его сердце в тот же миг остановится, – Реннейр задержал
внимательный взгляд на моей груди и вздёрнул бровь. – Только
говорят, что у искателей вместо сердца камень.
Если сперва и от слов, и от взгляда бросило в жар, то теперь
пробрало холодом. Неужели люди с равнин и правда в это верят?
Верят в то, что мы бессердечные? Что заманиваем чужаков и
убиваем забавы ради?
– Это ложь! – я даже ногой притопнула от избытка чувств. – Есть
у меня сердце. Настоящее. Оно бьётся!
Не станет же лестриец проверять?
Я вдруг представила в красках, как может выглядеть это самое
проверяние. Фантазия нарисовала всё это так явно, что я даже
почувствовала чужое прикосновение к коже. Там, где так неровно
застучало-заколотилось сердце.
А руки у него наверняка закалены в боях, такие переломят, как
тростинку. Закатанные до локтей рукава открывали развитые
предплечья с дорожками вен. Идеальные, словно над ними поработал
резчик по камню.
Если сравнивать Реннейра и брата, то Орм тоже сильный здоровый
мужчина, но у него руки-кувалды, и сам он похож на кузнечную
заготовку. А этот – до блеска отполированный клинок.
Говорят, люди равнин всё время сражаются. Говорят, они губят
всё, к чему прикоснутся.
– Почему ты так странно смотришь? – спросил с усмешкой.
– Как смотрю?
– Так, будто я – сундук с самоцветами.
Кровь ударила в лицо, и щёки запунцовели.
Как-как? Сундук с самоцветами? Это значит... с алчным блеском в
глазах? С желанием запустить руки и сжимать в горстях блестящие
камни, наслаждаясь гладкостью и безупречностью формы?
О, Матерь Гор. Вот позорище!
– Я не настолько люблю самоцветы... Точнее, люблю... но не
больше людей.
Мысли путались, а язык молол чушь. Но чужак не смеялся, только
смотрел внимательно. Так мы и застыли друг напротив друга,
разделённые полосой лунного света – глаза в глаза.